– Посмотрим в новостях, – сказал я
оптимистически. – Может быть, получилось поймать момент.
Она всю дорогу щебетала, довольная и счастливая, а когда
приехали, сразу ринулась к компу. Я потащился на кухню и начал готовить ужин,
подумал вяло, что никого не удивляет, что мужчина возится на кухне, а женщина
уже в Инете…
– Есть! – донесся ликующий вопль. – Славка,
есть!.. На новостной ленте Рамблера!
– Оперативность, – откликнулся я. – Иду.
Торопливо бросил на сковородку кусок масла и ломоть мяса,
Лариска верещит, требует немедля, я ринулся в кабинет. На экране во всю красу
классный снимок Лариски с обнаженной грудью, а главное, внизу «см. предыдущий,
см. следующий». Засняли весь процесс, как Лариска обнажила грудь, что-то
вытряхнула и растоптала в негодовании, а затем, ослепленная вспышками
фотокамер, с вытаращенными в испуге глазами оглядывается, куда бежать.
Более того, последние два снимка сиськи уже упрятаны в
платье, но, торопливо садясь в машину, Лариска неосторожно забрасывала ноги, а
ее нежная розовая пилотка, вздутая, как у созревающей девочки, попала в кадр во
всей красе.
– Великолепно, – шептала Лариска счастливо. –
Теперь Ксюха умоется… У меня толще… и цвет ярче!
– Ярче, – согласился я. – У тебя там всегда
тусуется не меньше чем поллитра крови. А то и литр.
Она улыбнулась победно, а я смолчал, что крови у человека
всегда одинаково. Если где-то ее больше, то в другом месте меньше.
С кухни донеслось злое шипение, я метнулся туда, а Лариска
принялась копипастить снимки на хард. Так, на всякий случай. Потом сами закинем
куда-нить.
Пока ужинали, по жвачнику в новостях показали женщину, которой
сделали пересадку сердца и одновременно почек. Это не сенсация, такие делают
десятки, если не сотни, однако этой заодно, воспользовавшись, как игриво
объяснили хирурги, той же порцией наркоза, подтянули обвисшую грудь, вставили
имплантаты, убрали морщины у глаз и отвисающие, как у бульдога, щеки, а также
провели липоксакцию живота и бедер. Плюс качнули геля в губы верхние и нижние,
увеличили клитор.
Как объяснили газете сами врачи, этой сдвоенной операцией
напомнили публике, что пластическая хирургия – такая же обязательная процедура,
как использование губной помады, кремов и гелей. Большинство не могут ее
позволить лишь потому, что после операции по коррекции груди надо два дня
отбыть в больнице, а потом еще две недели носить специальное белье.
А вот так, дескать, все в одном флаконе. Все равно ей лежать
в больничной палате месяц, а то и больше. А второе, что хотели показать, при
пластической операции на организм практически никакой добавочной нагрузки.
Конечно, это больше рекламный ход, в обычных условиях такое проделать трудно.
Все-таки работали две группы хирургов разной специализации, но результат
достигнут: пациентка выйдет из клиники не только здоровая, но также
помолодевшая и с фигурой фотомодели.
Лариска быстро и как-то обидно равнодушно очистила тарелку,
взгляд не отрывался от экрана, на лбу обозначилась складка. Я переключил на
музыкальный канал, там, конечно, разговор о нем, родимом, несколько великих
специалистов делятся опытом, где искать «точку G», сейчас на всех каналах эта
фигня, помешательство какое-то, Лариска повернулась ко мне.
– Скажи, – потребовала она строго, – у меня
точно с пилоткой в порядке? Подкачать не надо?
– Ничуть, – заверил я. – Ты молодец, четко
уловила грань, за которой уже пародия.
Она хихикнула:
– Да видела перекачанных… Вот дуры!.. Ладно, марш в
койку. Мне завтра вставать рано.
В постели показала не только высокий профессионализм, но
даже неподдельный азарт и живость. Даже оргазм наверняка был настоящий.
Впрочем, со мной ей притворяться незачем.
Глава 16
По телевизору снова большая рекламная передача о «народном
целителе». Пожалуй, только одного из этого племени удалось посадить на скамью
подсудимых: обещал оживить всех погибших детей в Беслане, об этом было во всех
средствах информации, я смотрел по жвачнику и не мог поверить, что живу в таком
средневековье.
Но кой хрен не поверишь: сегодня, пока смотрел часовую
новостную программу, пять раз промелькнула громкая наглая реклама о бурятском
шамане, «который лечит все», о ясновидящей Анастасии, которая за «умеренную плату»
расскажет вам, что делают вот прямо щас ваши умершие родители, о целителе
«древнетибетскими методами», дорого, надежно, о путешествующем по астральным
мирам маге Агнотиусе, этот за определенную плату наложит на вас оберегающее
заклятие, полученное в звездных мирах, и о потомственной ведьме, что с помощью
белой магии сделает вас счастливым: быстро, надежно, дорого.
Если у этих магов клиентов толпы, если к бродячим цыганкам
выстраиваются очереди, если предсказатели судеб нарасхват, неважно, по чему
предрекают: гороскопу, цвету ваших глаз или фотографии неизвестного
человека, – то какого хрена я наезжаю на Люш и Василис, которые в них
верят? Они ничуть не хуже остальных двуногих, которым жить бы задо-о-о-олго до
прихода христианства с его единобожием.
Эти же вообще… Странный мир, странное время: одни
прикидывают, как будут вот-вот входить в технологическую революцию, другие
верят в Деда Мороза и потомственную ведьму Пелагею. Одни съезжаются на конгресс
нанотехнологов, а другие надевают вышитые рубахи и прут в лес приносить жертвы
Даждьбогу, Перуну, Коляде, бегают вокруг костра, прыгают через огонь, «чтобы
очиститься от злых духов», хором выкрикивают на рассвете: «Красно Солнце, земно
кланяемся, выйди!», а то ж может и не выйти, оно ж такое, с характером, а земля
вообще-то плоская на трех китах…
Сегодня закупил кое-что из оборудования, не всякий институт
такое имеет, а наш медиацентр – да, вышел довольный, пошарил взглядом,
отыскивая машину. Довольно глупо, но я часто забываю, где приткнул ее в длинном
ряду автомобилей. А если еще этих рядов не один…
От троллейбусной остановки донесся тихий возглас удивления,
а потом голос:
– Славик! Ты стал совсем большой…
В трех шагах на меня с удивлением и странной нежностью
смотрит молодая женщина с двумя раздутыми пакетами. Я всмотрелся внимательно,
охнул, у меня вырвалось:
– Елена Васильевна! Господи, вы совсем не изменились!
– А ты изменился, – сообщила она. – Это когда
ты покинул школу?.. Восемь лет… семь?
– Одиннадцать, – сказал я, – целых
одиннадцать.
Она покачала головой:
– Как время-то летит… Да, ты знаешь, ваш историк совсем
плох. Ты бы зашел как-нибудь, он тебя любил.
– И мы все его любили, – ответил я. – А что с
ним?
– Да всякие болезни одолели. Да и возраст… Ой, вон мой
троллейбус! Извини, побегу.
