– Слава прав. Надо ловить кайф, а не выяснять, какими
красками была намалевана Синктинская Мона Лиза.
– Не Мона Лиза, – поправил Костя, – а
Джиокомо, невежи.
– Сам ты Джиокомо! Джиокомо – это вратарь сборной
Неаполя! – возмутился Барабин. – Он пропустил за сезон всего шесть
голов, его берут в сборную! Через два года увидим на чемпионате мира, вот
увидишь! И еще назовут лучшим вратарем мира…
Костя хохотнул саркастически:
– Ты забыл о Вальде и об этом курчавом из Мехико, как
его… ага, Веласкесе! Вот они и поборются за золотой мяч…
Голоса их, хоть и звучат громко, как-то отдалились, я
чувствовал приятное расслабление, мозг постепенно то ли отключает питание, то
ли еще что-то происходит, но мое тело все сильнее начинает чувствовать кайф как
раз от неработоспособности мозга, что обычно лезет во все дыры и все
контролирует, оценивает, запрещает или дает ограниченный допуск с обязательными
угрызениями совести…
А сейчас вот никаких угрызений. Чувствую, что живу одними
рефлексами, никакой работы мозга, это же, оказывается, такой кайф, такой
балдеж, такая расслабуха…
Уже и Барабин заметил, что я чаще других выхожу на балкон. И
добро бы с кем из женщин, чтобы вроде тайком пошарить у нее по интимной
стрижке, а то просто выхожу и смотрю через перила на улицу. А что в темноте
увидишь…
– Мне кажется, – сказал он с подозрением, –
ты вообще не уважаешь нас! А мы ж друзья твои, чудило.
Я пожал плечами:
– Мне нет дела до твоих тараканов в черепе. Сам лови.
– Что, признаешься? – воскликнул он
победно. – Ты вон смотришь вокруг, как верблюд самого магараджи на курей!
– На кур, – поправил я автоматически.
– Ну вот! – вскрикнул он. – Все тебе не так!
Даже наши куры не нравятся. И вообще мы все вроде бы какое-то быдло. У тебя не
мания величия?
Он смотрел с таким ужасом и так обвиняюще, словно я совершил
что-то ужасное и сразу поставил себя вне рамок цивилизованного человечества.
– А у тебя? – спросил я, но только для того, чтобы
что-то сказать.
– Ты помешанный, – сказал он с отвращением. –
Нет, ты всерьез считаешь нас всех быдлом? А себя тогда… кем себя считаешь?
Я поморщился, сказал мирно:
– Успокойся. Какое кому дело, кем я себя считаю? Да
хоть марсианином. Тебя это ж не касается, так?
– Как это не касается, – заявил он гневно. –
Мы живем в одном обществе, и ты должен быть, как все! Иначе пошел нах на
какой-нибудь необитаемый остров! И гордись там своей уникальностью. А мы,
быдло, уж как-нибудь без тебя проживем.
Я смолчал, только в голове мелькнуло: не проживешь. Правят
тобой такие, как я. Только их устраивает править быдлом, а мне и такое
противно, вот и маюсь дурью. Если всех нас сослать на необитаемый остров, мы и
там проживем, а вы без нас и в раю с голоду передохнете, быдлятина…
Я сам удивился, с какой легкостью у меня сорвалось это
слово. Пока мысленно, но вообще-то я как-то незаметненько созрел, чтобы и
вслух. Никогда до этого не употреблял даже в мыслях, но теперь, когда Барабин
сам все за меня оформил, что-то во мне согласилось с неожиданной и пугающей
легкостью. А почему и нет? Все верно, ты – быдло, еще какое быдло. И абсолютное
большинство населения – быдло, чего уж делать вид, что не так? Чтоб не обидеть
быдло? Так я не выдвигаю себя в депутаты или президенты. Это им надо
подлизываться к быдлу, называть его всякими лестными именами, говорить о его
величии, славном наследии, традициях и еще какую-нибудь брехню, ну там о стране
самых лучших программистов, тем самым как бы и быдло причисляя к самым лучшим
программистам, хотя вообще славимся не программистами, а прополлитристами, а то
и вовсе литристами.
Концовка получилась смазанной, я ухитрился улизнуть в разгар
веселья практически незаметно для всех гостей. Только с Люшей распрощался, а с
Василисой даже расцеловался, но осталось смутное ощущение, что пора завязывать
с этими вечеринками.
В квартиру я вошел на цыпочках, словно страшился разбудить
кого-то. Не зажигая свет, постоял в темноте, стараясь представить себе дивный
мир, когда смогу делать со своим телом все-все, перестраивать его любым
способом, наращивать новые органы, усиливать мозг самыми разными путями.
По сути, от прежнего останется только способность мыслить,
это если в конечном варианте. Последней, понятно, отпадет проблема гениталий.
Мужчину приводит в суеверный ужас сама мысль превратиться в скопца, в кастрата,
а здесь предлагается эту жуткую и чудовищную операцию совершить над собой
самому, своими руками!
Да у кого рука не дрогнет? Вернее, у кого рука поднимется?
Я задумался, смогу ли я это сделать… в числе первых. Думаю,
это не придется, всегда найдутся фанатики науки, что откажутся от пенисов без
колебаний. Импотенция как раз здесь не в помощь: ко времени перехода ее как раз
излечат, так что бывшие импотенты будут самозабвенно трахать все, что движется,
а также то, что не шевелится. Старость – тоже не катит: медицина позволит дедам
снова стать молодыми и трахаться-трахаться… если они подобны Барабину или
Шурику.
Словом, я от своего пениса откажусь, думаю, даже не в первой
сотне. Может быть, в первой тысяче, а это значит, что все насмешки, ехидничанье
и приколы будут истрачены на первопроходцев, первую сотню, а я проскочу
зайчиком следом.
Уже в фазе трансчеловека, переходной стадии от человека к
зачеловеку, мы будем вживлять в мозг компьютеры размером с маковое зернышко,
приемники для телепередач, усилители пропускной способности нервной ткани, а
потом и вовсе заменим кровь на мириады наноботов, мышцы и все мясо – на
синтетику, а кости на сверхпрочный металл.
При этом все еще будем неотличимы от людей из плоти и крови,
а если будем отличаться, то только по своей воле. Радикалы, особенно из
молодежи, всегда найдутся. Выступают против общества не только «насты»,
способные лишь срать в подъездах и лифтах да писать матюки на стенах, но и
суперэлитные молодые ученые-радикалы.
И как бы ни противились тупые полуобезьяны, но когда то одна
из них, то другая начнет вживлять в мозг микрокомпьютеры и напрямую шарить по
порносайтам, то и другим не захочется оставаться позади. Этих быдлопитеков
прогресс именно потащит: кого мода, кого уязвленное самолюбие. А остальное
стадо на то и стадо: «…все пошли, значит, и нам надо».
Я походил по квартире от окна к окну, рассматривая ночной
город, наконец рухнул в постель. Усталое тело с великой благодарностью ощутило
мягкий матрас, подушку под головой, а я раскинул руки и подумал о том времени,
когда перестроим свои тела так, что уже не будет усталости, не будет болезней,
не будет возраста, зато смогу менять вот это тело, перестраивать в любую форму…
сделать его четвероногим или крылатым…
Мозг, тоже расслабляя усталые извилины, начал рисовать
картины, как улицы наполнятся троллями, ограми, орками, темными и светлыми
эльфами… как известно, дуракам больше нравится «играть за темных», а так как
дураков большинство, то это тупое большинство перестроит свои тела в этих самых
темных. Красивого человека увидеть будет трудно, все будут щеголять друг перед
другом тем, как сделать себя еще отвратительнее и гаже.
