– Когда в будущем начнут спрашивать, когда же э т о
началось, им укажут на нас. В то время как человечество все еще оставалось
говорящими обезьянами, мы уже шагнули в новый век. Не календарный, а новый по
духу.
Я поинтересовался осторожно:
– Камнями не забросают?
Гаркуша ухмыльнулся:
– А мы не собираемся выступать с проповедями. Напротив,
должны жить своей жизнью, максимально изолировав себя от мира… очень хочется сказать
«недочеловеков», но тогда себя придется считать человеками, а мы как раз хотим
жить в мире, который условно можно назвать зачеловеческим. Но мы должны
старательно приближать тот мир…
– Как сказал товарищ Чернышевский, – съехидничал
Знак.
Гаркуша поправил:
– Чернышевский был не «товарищ», а «пан». Он сочинял
оперы еще до Октябрьской революции!
– Ух ты, – произнес Чернов с непонятной
интонацией, – еще тогда? Наш человек.
Гаркуша хмыкнул:
– Он тебе дал бы в рыло за это «наш». Он очкариков не
любил, недаром на гвоздях спал! Словом, мы должны стараться ускорить приход
нового мира, который все изменит. Это только кажется, что мы бессильны в таком
огромном мире. На самом деле все человечество – аморфная масса. Куда ее пихнут,
туда и катит.
Я сказал осторожно:
– Но пихнуть человечество, гм… какие нужны силенки?
Чернов пояснил:
– Гаркуша брякнул, не подумав. У него это часто. Для
него сказать красиво важнее, чем сказать правильно. На самом деле человечество
никуда пихать не надо. Это все равно что пытаться передвинуть огромное топкое и
смердящее болото. И трудно, и… бесполезно. Да вы и сами наверняка по своим
знакомым… У нас у всех такие, доставшиеся еще со школьной или университетской
скамьи! Просто из этих бесполезников иногда удается выдергивать тех, кто подобен
нам…
– И чем больше навыдергиваем, – сказал
Знак, – тем быстрее будем обрастать возможностями. Это как снежный ком!
Сперва к нам будут идти идейные, а потом… всякие.
Я сказал трезво:
– Но все хотят приобретать, а вы предлагаете вкладывать
и вкладывать. Даже женщины, что полжизни отдадут за баночку омолаживающего
крема, хотят его уже сейчас, а не вкладывать деньги в развитие отрасли. Так что
женщины отпадают. Как и все нормальные люди.
Он ухмыльнулся.
– А при чем здесь нормальные? Разве мы нормальные?
– На таких, как мы, далеко не уедешь. Нас мало.
– Мало перешагнувших, – уточнил Гаркуша.
– Понявших, – добавил Чернов.
Мне показалось, что в его голосе звучит самодовольство,
потом дал себе подзатыльника за придирки. Пусть мы в самом деле… и поняли, и перешагнули.
Лишь бы от счастья, что мы такие вот замечательные, не остановились и не пошли
снова по бабам, пиву, футболу по жвачнику, не ушли в виртуальные миры.
– Надо выработать базовые основы, – сказал Знак с
неловкостью, – для поведения среди этих… полуобезьян. Я, к примеру, себя
то и дело ловлю, что спорю и доказываю…
– Что? – спросил любознательный Гаркуша.
Знак отмахнулся:
– Неважно. Ни о чем с ними не стоит спорить. Это надо
ввести как правило.
Гаркуша возразил:
– Почему? О бабах можно. В бабах они понимают. И в
футболе. Все марки пива знают, кто в каком году забил финальный гол.
Чернов прервал:
– А нам это надо?
– Ну, – сказал Знак тоскливо, – я имею в
виду, если надо поддержать разговор.
– И разговор поддерживать не надо, – отрезал
Чернов жестко. – Такие разговоры поддерживать легко, приятно даже, потому
и не надо. Эти разговоры нас опускают до их левела. А человеки они или
недочеловеки – это пустые разговоры.
Гаркуша неожиданно широко усмехнулся:
– Ну да, если учесть, что теперь снова непонятно, что
такое сам человек.
Он посмотрел на Чернова, тот нахмурился.
– Ладно-ладно, это неважно, как я уже сказал. Главное,
что мы не упускаем главное: мы сами идем в сингулярность и стараемся туда
тащить других. А терминология…
Я сказал осторожно:
– А что насчет человека?.. Я думал, что это давно
определено.
Они переглянулись, как авгуры, что разделяют какое-то
секретное знание, а я вот простой, мне такое недоступно. Чернов пробормотал:
– Это какие определения?.. Мыслящий тростник или петух
без перьев?..
– И эти тоже, – сказал я. – А потом были уже
настоящие. Ну, научные!
Они снова переглянулись, Чернов проговорил в затруднении:
– Слава, на самом деле все эти определения рухнули в
связи… Вы правы насчет древности с их «мыслящим тростником» и кончая «петухом
без перьев»… Но сейчас все рамки размыты, сломаны, растоптаны…
Я спросил с неуверенностью:
– Разве теперь не определено?
– В девятнадцатом веке было определено
окончательно, – заверил Гаркуша. – А в двадцатом отшлифовано.
Знак хмыкнул:
– И если бы не этот сумасшедший двадцать первый… Вот
вам первое точное определение: человек – живое существо, обладающее разумом.
Вроде все точно, не подкопаешься. Но только придется людьми признать также
инопланетян, зато идиотов исключить из людей.
Я сказал пораженно:
– Ну да… Как-то не подумал.
– Есть и другие варианты, – сказал Гаркуша весело.
– Какие?
– Чуть более сложные, – пояснил он, – но зато
более точные. Базирующиеся не на анатомии или физиологии, а на социальном
поведении. Человек – это существо, включенное в социальные отношения в
обществе: межличностые, семейные, политические. Опять-таки инопланетянин
проходит как «человек», даже муравьи проходят, а вот монахи, что живут своим
замкнутым мирком, – уже не люди. Тем более – всякого рода анахореты,
отшельники, пустынники.
– Круто, – признался я.
– Есть еще вариант, – сказал Чернов со
вкусом, – самый новый: человек – это автономная система принятия решений,
обладающая самосознанием и считающая себе человеком. Тут уже муравьи не
проходят, даже с монахами и отшельниками восстановлена справедливость – люди
они, человеки. Но, увы, тогда из «людей» выпадают как шизофреники, так и гении,
потому что одни недотягивают до человеческого сознания, а другие чересчур
превосходят.
Он вошел во вкус, даже щеки раскраснелись, а глаза за
бронебойными стеклами задорно блестят. Все мы больше любим разоблачать, чем
придумывать свое. Когда разоблачаешь, то такой умный, такой умный…
Гаркуша посматривал, как мне показалось, с некоторой
ревностью. Похоже, он чуть-чуть тайный лидер, такое случается очень часто даже
в кругу самых близких единомышленников.
