– Слава, это хрестоматийный случай, его постоянно
приводят как пример, с чего начиналась футурология. Среди крупнейших ученых
провели опрос: какая, дескать, на их взгляд, будет самая трудноразрешимая
проблема через тридцать-сорок лет в наших все разрастающихся городах?
Гаркуша хохотнул:
– Да, это весьма-весьма поучительная история.
Я спросил заинтересованно:
– Что, точно в яблочко? Я вот читал, что Жюль Верн,
Уэллс и другие предсказали на девяносто процентов!
Чернов развел руками.
– Ну, не совсем в яблочко…
– Но все-таки точно?
– Как сказать, – ответил он неопределенно, в
глазах плясало странное веселье. – Там был полет фантазии, а здесь опрос
проводился среди ученых. А ученые авторитетно ответили, что городское население
слишком быстро увеличивается, дома растут, как грибы, благосостояние
повышается, так что самой важной проблемой станет уборка улиц от конских
каштанов.
Я застыл с открытым ртом, потом и сам хихикнул.
Действительно, похоже на прогнозы нынешних узких специалистов. Знак сказал
серьезно и несколько печально:
– Это все липа. Нужно пристраивать родню на хлебные
места, вот под них и создают эти центры. Называют как-нибудь
помногозначительнее, переводят туда миллиарды долларов, это и укрытие от
налогов, и свои сынки, дочери, племянницы – в элитных учреждениях, и репутация
– там же можно всем, включая уборщицу, назваться академиками!
– Так и делают, – хохотнул Гаркуша.
– Завидовать нехорошо, – уличил Чернов.
– Не завидую, – ответил Гаркуша,
оправдываясь, – просто дико, куда вбрасывают миллиарды. А на развитие
нанотехнологий в бюджете страны – обратите внимание, страны! –
предполагается выделить в этом году несколько миллионов долларов! Курам на
смех. Любой миллиардер на шлюх тратит больше.
В медиацентре снова перестановки. Все почему-то говорят о
нефтедолларах, но если для экономики страны это и хреново, то мы получили
деньги на новую аппаратуру, жалованье растет, у меня под рукой уже двенадцать
человек, называют по отчеству.
К концу рабочего дня мобильник задергался в нагрудном
кармане. Я посмотрел на экран и едва не выронил.
– Габриэлла!
Она ответила удивленно:
– Ты чего такой испуганный?
– Ты мне никогда не звонила! – объяснил я. –
А сейчас у меня даже колени трясутся.
– Ты что, такой впечатлительный?
– С тобой станешь! Вот сейчас скажешь какую-то гадость…
Она помедлила с ответом, голос прозвучал тише:
– Я сейчас на практике… В Подмосковье. Здесь установили
комплекс радиотелескопов, мы проходим стажировку.
– И что, ты там заночуешь?
Она засмеялась:
– Могу. Некоторые останутся. А другие побегут на
электричку.
Я вскрикнул:
– На фиг электричка! Я сейчас приеду! Говори, куда!
Она поколебалась, но адрес продиктовала. Я быстро прикинул,
как и сколько ехать, сказал торопливо:
– Все, сейчас выезжаю! С дороги перезвоню, скажешь
точнее, куда подъехать.
– Ну смотри, – произнесла она нерешительно, –
ехать далеко…
– Добрая ты, – укорил я. – Все, бегу!
По шоссе так гнал, выскочив за Окружную, что контрольную
точку миновал на двадцать минут раньше намеченного, потом еще двадцать минут,
начал всматриваться в горизонт, дорога резко вскочила на вершину пологого
холма, я ахнул и резко сбавил скорость.
По всему обширнейшему полю среди некошеной травы стоят на
крохотных подставках, не больше трактора, исполинские вогнутые чаши. Ровными
рядами по двенадцать в каждом, и таких рядов – шесть… Небо отражается в
зеркальных поверхностях, в одном проплыло белое облачко, но до дрожи в каждой
клетке я ощущал… не понимал, а именно ощущал, что эти чаши, каждая высотой с
пятиэтажный дом, не замечают ни атмосферы, ни мельтешащих вблизи Земли всяких
там марсов, венер, сатурнов и даже плутонов: вслушиваются и всматриваются в
нечто за миллиарды световых лет от нас, стараются увидеть Край Вселенной…
Габриэлла ждала возле неприметного серого здания, астрономы
– не банкиры, на отделку мрамором и пускание пыли в глаза клиентам денег не
тратят.
Я подкатил бесшумно, она вздрогнула, оглянулась.
– Ой, как ты подкрался! А почему с другой стороны?
– Объехал это поле, – пояснил я. – Как я тебе
завидую, Габриэлла!
– В чем же? – удивилась она.
– Ты можешь видеть эту красоту постоянно, – сказал
я с жаром. – Какая ерунда эти египетские пирамиды, тадж-махалы, развалины
Эллады и обломки Колизея! Разве то, что делали полудикие люди, может сравниться
с этой красотой?
Она опустилась на правое сиденье, я видел, как посматривает
на меня настороженно, словно я делаю в отношении ее какие-то непристойные
намеки.
Я закрыл дверцу и повел машину по краю поля, так что
гигантские чаши, как дивные цветы, раскрываются во всей красе.
– Тебе не нравится, – спросила Габриэлла, –
Тадж-Махал?
Я помотал головой:
– Тадж-Махал – красиво, кто спорит? Но это вот –
красивее! Это высокие технологии, что действительно украшают мир! А пирамиды,
которыми принято восторгаться, так и вовсе нагромождение камней над
покойниками! Ну что там такого, чтобы я поехал на них смотреть? Мне их
фотографии даже смотреть противно.
Она засмеялась:
– А на Тадж-Махал?
– Фиолетово, – ответил я. – В смысле, здание
Лукойла в Черемушках куда красивее. Или любой новый торговый центр. Да миллионы
зданий сейчас красивее, изысканнее, интереснее! А почему я должен благоговеть
только потому, что ту кучу камней положили древние этруски? Или древние греки?
Современные греки строят куда красивше…
Я вывел машину на шоссе и погнал, фанфароня, я ж мужчина,
нам жизнь недорога, Габриэлла откинулась на спинку, наслаждаясь просторным
шоссе и быстрой ездой, но я время от времени ловил на себе ее вопрошающий
взгляд: а всерьез ли я решился сказануть такую крамолу?
Всерьез, ответил я мысленно. Пора перестать бояться говорить
то, что думаем.
Глава 2
В Инете выловил, что в гостинице «Восток» завтра начнется первый
международный съезд имморталистов, примчался за полчаса, но там, оказывается,
только для своих, по пропускам, и, только когда съезд начался, надо мной
сжалились и пропустили в зал, все равно свободных мест больше половины.
Выступал очень импозантный ученый, сразу видно, что ученый:
интеллигентное лицо, бородка, изящные и чуть рассеянные манеры, и вся речь из
таких терминов, которые я и близко не встречал ни в научной, ни в околонаучной
литературе. Собственные, значит, такой вот гений, опередивший время.
