– Впервые мир построим, – ответил Чернов, –
как нужно! А не как будто мы – стадо бабуинов, что обрели сознание. Нет, это не
сознание, это просто инстинкт второго уровня.
Гаркуша поскреб репу и сказал нерешительно:
– Наверное, сперва все-таки надо в сингулярность взять
и все инстинкты. Даже самые древние! А то хрен знает, что такое чистый разум.
Может быть, он жить не восхочет – и все! А инстинкты такую дурь не позволят.
Жажда жизни – это инстинкт, я отказываться от него не хочу и не стану. –
Гаркуша поморщился.
– Кто сказал, что откажется от всех? У таких умников,
как мы, инстинкты под железной пятой разума. Я о другом! Не возьмем в
сингулярность тех существ, которыми инстинкты двигают, а разум только прислуживает.
– Да и самим придется почистить свои инстинкты, –
уточнил Чернов. – Слишком уж командуют даже нами. От одних избавимся
вовсе, другие урежем в правах. Ну там совещательный голос или место на
галерке.. А то, как Слава верно говорит, даже нас, таких умников, некая сила
нет-нет да и срывает в загулы. Сейчас вред только себе, а когда будем обладать
мощью зажигать и гасить звезды?
Гаркуша напомнил:
– Разве мы не пришли к выводу, что в сингулярность
нельзя брать недочеловеков? Виноват, человеков?..
Глава 3
Чернова я временно пересадил за свой ноут, у меня самый
навороченный, Чернов чуть не расплакался от умиления, вот оно, близкое будущее,
даже речь распознает и выполняет простейшие команды, а я в том старом компе, за
которым обычно сидит Чернов, заменил видюху и добавил памяти, а то слишком
отстает от красавцев, привезенных мной.
На Милу я поглядывал искоса, единственная женщина среди
трансчеловеков с упоением расщипывает спиральную веточку на цветные шарики. Не
слышит или просто не обращает внимания на мужские споры. У мужчин всегда больше
времени, и чешут языками чаще, чем женщины.
В какой-то момент Гаркуша взглянул на часы, охнул:
– Ух ты! А я все думаю, чего это у меня, такого крутого
и продвинутого сингуляра… ну, пусть пока трансчеловека, животный и весь из себя
примитивный желудок волнуется? А он, оказывается, жратаньки хочет!.. Без всяких
часов время обеда чует!
Знак тоже посмотрел на часы, потянулся.
– Кто бежит за пирожками?
– Я вчера ходил, – быстро сказал Гаркуша.
– А я позавчера, – сказал Чернов.
– Тогда Мила, – сказал Знак.
Все посмотрели в ее сторону, Мила вынужденно повернулась. Я
наконец обратил внимание, что волосы напустила на лоб и глаза даже поверх
солнечных очков, высокий ворот водолазки подпирает подбородок, а щеки усеяны
крупными темными точками и даже бугорками.
– Я не могу, – произнесла она глухо.
– Почему? – спросил Знак.
– Не видишь? – спросила она раздраженно. – Я
уколы сделала. Не люблю с фингалами показываться.
– Ты уже два раза пропустила, – обвинил Знак.
– А я и тогда делала, – напомнила Мила. –
Чтобы стволовые клетки подействовали, надо пять сеансов из тридцати уколов!
– Может, и мне? – спросил Знак
раздумывающе. – Толку все равно не будет, зато за пирожками не бегать… В
прошлый раз вообще под дождем пришлось.
Гаркуша подошел к окну, изогнулся, стараясь увидеть небо.
– Да вроде пока нормально, – сказал он
озабоченно. – Успею туда и обратно. Молитесь, чтобы не утоп.
– И не съел все пирожки, – добавил Знак.
Гаркуша остановился перед Милой, рассматривая ее с интересом.
– Дикий ты человек, Мила! И совсем оторвалась от жизни.
Прятать следы уколов, подтяжек и всяких там липосакций нужно было в старое
древнее время…
Чернов спросил с интересом:
– Это когда?
– Ну лет… – начал Гаркуша, подумал и сообщил: –
Месяцев семнадцать-восемнадцать назад! А что? Все ускоряется. Это было старое
дикое время. А сейчас женщина, что выходит на улицу без синяков, –
признается, что не следит за собой, неряха! Все знают, что синяки у женщины
только от уколов, подсадок, подливок, подтяжек и прочих гелей и ботоксов.
Она посмотрела на него с недоверием, но очки сняла. Под
левым глазом расплывается здоровенный фингал.
– А так?
Гаркуша сказал проникновенно:
– Вот с ним всякая женщина скажет, что ты эта…
ухоженная. Это не маникюр!.. Уколы – и дорого, и вообще высший класс. Это уже
уровень. Так что такими фингалами хвастаться надо.
А Чернов добавил:
– Если без фингалов по всей морде, могут подумать, что
пользуешься подтяжкой, а теперь это дурной вкус. В смысле, устарело.
– Или вообще ничем, – сказал Гаркуша с
пренебрежением.
– Таких уже не осталось, – заметил Знак и
мечтательно вздохнул.
Она поколебалась, наконец, буркнула:
– Ладно, схожу. Но если кто на улице хоть раз хихикнет,
вернусь и всех поубиваю!
Она вышла, а Гаркуша, сразу забыв, что ему грозит убийство,
повернулся к нам.
– Кстати, – сказал он живо, – очень мало
таких, кто признает необходимость сингулярности или хотя бы ее приход! Но даже
среди тех, кто признает, абсолютное большинство пальцем о палец не ударит,
чтобы ее приблизить. В смысле, что-то полезное сделать для ее прихода.
Поговорить да, могут. И будут ждать, что придет и сделает богатыми, красивыми,
вечно молодыми и бессмертными.
Знак вмешался угрюмо:
– А я бы таких вообще в сингулярный мир не брал! Даже
если попросятся. Пусть полуобезьянничают, как и раньше. Обеспечить им полные
корыта еды, избавить от болезней, и пусть живут сами по себе. В сингулярность
стоит брать только тех, кто хоть что-то делает для нее.
Гаркуша сказал ехидно:
– То есть нас?
Знак огрызнулся:
– А что, неправильно? Это будет только справедливо.
– Хе, ты забываешь про присущее нам милосердие.
Знак буркнул:
– Это смотря к кому. У меня к ним нет милосердия.
– Эх ты… милосердие не бывает избирательным. Оно либо
есть, либо нет.
Знак сказал раздраженно:
– А я что, предлагаю перебить человечество? Напротив,
если ты слышал, предлагал обеспечить едой и всеми материальными благами! А еще
излечить от всех болезней, дать им все мыслимые развлечения… Но только не надо
мне пьяненького дядю Васю-сантехника среди звезд, который и там будет искать,
кого бы трахнуть в анус, какую бы телефонную будку разломать и где бы насрать
так, чтобы гребаные профессора обязательно вляпались!
