Я буркнул:
– Вечер вроде бы только начался.
– Он скоро уйдет: дела, дела… В смысле, жена его
контролирует плотно. Но взял номер моего мобильника!
– Поздравляю, – сказал я. – Времени зря не
теряешь.
– Милый, жизнь все убыстряется! Надо спешить, иначе
тебя саму поспешат.
Она чмокнула меня в щеку, к нам приближается Константин, по
выражению его лица я понял, что успел что-то увидеть на кухне, глазки масленые.
Увы, работает в мелкой кондитерской фирме, для Лариски интереса не
представляет, она прижалась ко мне и промурлыкала:
– Милый, пойдем за стол… Что-то у меня аппетит
разыгрался. Не должен был, а разыгрался!
В комнате, поднимая большую пузатую рюмку с водкой, Люша
провозгласил бесшабашно:
– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет!
Все тоже закричали весело и лихо, чокались краями бокалов,
рюмок, фужеров, все отважные и дерзкие, которым жизнь не дорога и на все
наплевать, вот такие мы крутые, за жисть не цепляемся, а смерть презираем.
Уже за полночь, когда собрались домой, Люша вышел проводить
до лифта, еще больше растолстевший, красный и распаренный.
– Слава, – спросил он дружески, – ты в самом
деле еще не придумал?
– Что? – не понял я.
Он хохотнул:
– Чудак, да мы весь вечер это обсуждали! Куда поедешь
отдыхать?
Я прижал пальцем кнопку вызова. За дверьми лифта устало
вздохнуло, из глубины начало подниматься, словно из морских глубин, некое
большое и неторопливое чудовище.
– Нет, – ответил я. – Не придумал.
– Но все-таки, – спросил он настойчиво, –
хоть выбрал направление? С прошлого сезона растет доля тех, кто приловчился
отдыхать в европах. Ну там в Испании, на юге Франции… Хотя цены кусаются,
конечно. И уровень обслуживания в какой-то Турции ничуть не ниже, уже
научились. Но все-таки турки есть турки, как Восток есть Восток, старик Гумилев
был прав…
– Киплинг, – сказал я.
– Что?
– Киплинг это сказал, говорю.
– А Гумилев что тогда сказал?
– Не помню, что-то про бунт на корабле… и брабантские
манжеты.
Он отмахнулся, улыбнулся Лариске.
– Да какая разница, оба евреи. Словом, турки – это
турки, теперь это понимаем. Не Европа, хоть и вот-вот вломятся в Общий рынок.
– Нет, – ответил я, – не тянет.
– В Испанию?
– И в Турцию тоже, – объяснил я. – Как и в
Грецию.
– Тогда в Египет? Ты ж даже в Египте не был!.. А там
уже все наши побывали. А кто и по два-три раза. Как это, в Египте не побывать?
Это даже как-то не совсем правильно.
Он смотрел с такой укоризной, словно хожу по людной улице с
расстегнутой ширинкой.
Я не все, шевелился ответ, но я задавил свое «я»: шутливо не
скажешь, а всерьез – обидится. Вместо этого с огорченным видом, так надо,
развел руками:
– Как-нибудь на досуге подумаю.
За дверьми лифта хрюкнуло, звякнуло, вздохнуло с великим
облегчением, мол, доползло как-то, двери раздвинулись. Я впихнул Лариску,
шагнул следом, но Люша придержал дверцу, подставив ногу.
– Что значит, – сказал он недовольно, – на
досуге? Об этом все время думать надо! Пока не выберешь самое то. Я вот с
Нового года начинаю готовиться и выбирать, куда поеду летом на отдых!
Ага, мелькнула непрошеная мысль, а потом полгода
рассказываешь, где отдыхал, отдыхал, отдыхал… До Нового года. А с Нового года
снова начинаешь…
Пахнуло резким холодом, я не понял, что так проняло, словно
огромный вампир неслышно пролетел в тесном лифте над самой головой, слегка
пошевелив волосы.
Мы обменялись рукопожатием, но Люша, не довольствуясь,
обнял, я чуть не задохнулся в его теле, а он, освободив меня, сказал
наставительно:
– Начинай думать! Начинай. Потом скажешь, что надумал.
Пока, Лариска!
Я поймал такси, в машине поспорили, к кому ехать, но
выиграла Лариска, пришлось назвать таксисту ее адрес. На заднем сиденье всегда
почему-то в голову лезут простые мысли, я щупал Лариску за вымя и дергал за
нижние губы, она хихикала и кусала меня за ухо, сразу же расстегнув молнию на
джинсах и запустив туда ладонь.
Таксист помалкивал, но я ловил в зеркальце его
заинтересованный взгляд. Когда подъехали к дому, мне пришлось выйти, горбясь,
Лариска ехидно хихикала. Я посмотрел на ее стройную фигуру с четко
обозначенными половыми признаками.
– А у тебя вроде бы сиськи стали крупнее…
– Значит, это ты тискал так, бесстыжий!
– Нет, правда. Ты не имплантировала ничего такого?
– Только щас заметил?
– Ага, – признался я, – в этом свете они
особенно… внушительные.
Она порозовела от удовольствия.
– Нет, пока никаких имплантантов!.. Имплантированную
нельзя сразу тискать, а потом еще надо два месяца особое белье носить… Как мне
при такой жизни? Пользуюсь особым гелем. Жжет, зараза, зато все так разбухает,
что сама вижу разницу. Сразу на размер увеличилась, здорово! А если гелем
пользоваться с месяц, то и на два получится.
– А если год?
Она грустно вздохнула.
– Онкология будет. И так балансируем на грани… Чего
только не делаем для вас, кабанов бесстыжих!
Я сказал примирительно:
– Да, в такие сиськи Амур не промахнется. Все мужчины
будут твои… Как там в автобусе: «Женщина, уберите локти с моих плеч!» – «Это не
локти, это – груди». – «Тогда оставьте».
Она хихикнула, довольная, что я подтвердил небесполезность
ее усилий.
– Грудь стала больше, – сказала она, – жить
стало веселее, как говорят малолетки.
– Всем веселее, – согласился я, – и тем, у
кого они есть, и тем, кто жадно щупает.
Мы вошли в подъезд, в лифте Лариска покрутилась перед зеркалом,
я нажал кнопку и заговорил одобряюще:
– Честно-честно, сиськи стали еще заметнее. И дойки
торчат, как крупнокалиберные пули.
Лариска сказала убежденно:
– Грудь – это лицо женщины! Вы же сами говорите, что не
бывает некрасивых девушек, бывают маленькие груди! Вот мы и стараемся, первое –
увеличить ее, второе – показать… зря старались, что ли?
Входя в квартиру, она сбрасывала на ходу одежду и туфли, в
комнатах у нее артистический бедлам, у меня в сравнении с этим – аптека
Госуправления, на пороге спальни оглянулась.
– Я сразу спать. Мне завтра нужно быть свеженькой.
