На ее лице проступила улыбка, это взгляд отыскал меня, я
видел, как красиво очерченные губы расползаются в стороны, ослепительно
блеснули ровные красивые зубы.
– Привет, – произнесла она радостно и с ноткой
виноватости, – простите, что заставила ждать…
– Ничего подобного, – запротестовал я. – Если
бы все были так пунктуальны! Наша страна перегнала бы даже Китай по росту ВВП…
Она засмеялась, подала руку, я едва удержался от
старомодного желания прижаться к ней губами. Она с легкой улыбкой приняла мое
суетливое ухаживание: я, как ретросексуал, шагнул вперед и открыл перед ней
дверцу автомобиля. Впрочем, Габриэлла и не пыталась открыть сама, даже
замедлила шаг, чтобы я успел проделать все необходимые движения с чувством и
достоинством, мужчина не должен выглядеть чересчур суетливым, как лакей, что
открывает за чаевые.
Совершив джентльменский поступок, я закрыл за ней дверцу и,
обойдя машину спереди, сел за руль.
– В кафе?
Она озабоченно взглянула на часы.
– Через три часа, – сказала ровным голосом, но мне
почудилось некоторое смущение, – по «Обсерверу» начнется передача про
космос. Впервые расскажут про модернизацию телескопа Хаббла…
– И покажут те самые снимки? – спросил я.
Она кивнула, на бледных щеках восхитительно проступил
румянец.
– Этот канал, – проговорил я, соображая
лихорадочно, – довольно редкий… Он не входит ни в базовый пакет, ни в
дополнительные… Разве что в самые расширенные? За добавочную плату?
– Да, – сказала она торопливо. – Я смотрела
по Инету, он есть всего в трех московских кафе…
– Он есть и у меня, – добавил я. – Габриэлла,
ко мне?
Нутро мое сжалось в ожидании отказа, но она ответила просто:
– Да, конечно. Если это удобно.
– Габриэлла!
Она смущенно улыбнулась:
– Я еще в прошлый раз заметила у вас этот канал. И еще
тогда убедилась, что вы в самом деле любите астрономию.
– Габриэлла, – сказал я с укором, – вы просто
свиненок! Подозревали, что брешу?
– Да.
– Зачем?
Она улыбнулась:
– Некоторым очень нравится затаскивать в постель
девушек, которым в постель не очень-то хочется.
– Зачем?
– Не знаю, – ответила она простодушно. – Их
еще называют спортсменами. Хобби такое странное.
– Извращенцы, – сказал я.
– Еще какие, – согласилась она. – Как будто
мало девчонок, что сами высматривают парней и снимают их везде, начиная с
улицы!
– Наверное, – предположил я, – важно
доминировать?
Она вздохнула:
– Ох уж этот ваш рефлекс…
– Я им не страдаю, – заверил я.
Она улыбнулась, а я, сдерживая щенячью радость, перестроился
в левый ряд и гнал машину, превышая скорость, раздираясь между желанием врубить
полную и промчаться так, чтобы Габриэлла ахнула, и боязнью быть остановленным
гаишниками: ну не умею ни давать взятки, ни разговаривать так, чтобы поняли и
отпустили, как обычно бывает у Люши.
Впрочем, это для мокрощелок вроде Лизы важно, чтобы парень
был крут и мог промчаться по главной улице, нарушая все правила, а Габриэлла
как раз из мира, где правила соблюдаются со всей серьезностью и строгостью.
Глава 6
В квартире я сразу же включил телевизор, ликуя, что у меня
достаточно продвинутый: для приема передач высокой плотности, каналов до фига,
сунул Габриэлле пультик, а сам бегом метнулся на кухню и быстро включил плиту,
соковыжималку и кофемолку, все сразу.
– Габриэлла, – спросил я, – ветчина с
яичницей пойдет? А то я, честно говоря, почти ничего не умею.
Она не ответила, я вышел, в комнате пусто, а за дверью
туалета горит свет.
– Габриэлла, – повторил я, входя, – я
поставил там сковородку разогреваться… Ветчина с яичницей, как? Повар из меня
хреновый, я обычно только разогреваю…
Габриэлла сидела на унитазе, лицо чуть покраснело, под ней
булькнуло, она сказала чуточку зажато:
– Я не капризная в еде. Вячеслав, я даже не знаю…
хорошо это или плохо, что вы такой раскомплексованный.
– Раскомплексованный? – удивился я. – Ну,
теперь же нет запретов, а я как и все… Да мне показалось, что вы здесь уже
были…
Она усмехнулась, глядя мне в глаза:
– Да, но тогда я постеснялась сказать, что мне все-таки
неловко…
Я отмахнулся:
– Да что за пустяки.
– Да понимаю, что пустяки. Просто я в такой семье
выросла…
Никакой я не раскомплексованный, ответил я мысленно. Просто
мы в теле животных, потому и комплексуем, потому и зажаты. Все это уйдет, когда
будем из наночастиц. Вряд ли будем стесняться того, что у соседа антенна
длиннее, а у меня… ах-ах, какой стыд, короче на целый нанометр, скорее принять
нановиагру!
– Нормуль, – сказал я уверенно, как принято
отвечать, потому что эти, которые отчаянно выпячивают свою неповторимую
индивидуальность и живут «не как все», самые зажатые в общепринятые тиски
человечики, а неповторимости у них не больше, чем у бордюрных камней на
тротуарах Тверской. – Нормалек, все путем! Красивые у вас ушки. Как у
эльфенка…
Она озабоченно потрогала ухо.
– Что, противные?
– Нет, красиво вычерченные… Остренькие такие кверху, а
не повисшие лопухи, как у многих. Прикольные ушки!
Она с облегчением улыбнулась, но не ответила, тужилась, я
деликатно помолчал, а когда булькнуло вновь, Габриэлла заметно расслабилась, я
добавил:
– И просвечивают, я заметил. Тоже здорово… Так и
покусал бы!
Она засмеялась, оторвала пару листков бумаги, красиво
изогнулась, доставая ими до задницы.
На кухню вернулись вместе, я бросил на раскаленную
сковородку пару сочных ломтей ветчины, добавил масла и разбил десяток яиц.
Воздух начал пропитываться зовущим ароматом смачного жранья.
Потом кофемолка наполнила пластмассовый стаканчик,
рассчитанный на шесть порций, обычно это норма на одну мою чашку, но сейчас я
великодушно разделил пополам. Все равно всем кажется чересчур крепким.
– Чашечка кофе, – сказал я, – а как
возрастает самоуважение!
Габриэлла засмеялась:
– У меня тоже. Даже морщинки разглаживаются.
– Какие морщинки? – удивился я. – У вас их
нет.
– Будут, – заверила она со вздохом. – То
доллар падает, то финансирование нам урезают, то директора сменили…
