И молодежь, более или менее православная, так и жила.
Вскоре после закладки первого камня появился обычай еженедельных молебнов, которые совершались прямо на соборной стройплощадке. Там молились и участники движения. А иногда, по благословению отца Василия-Кассиана, они делали это самостоятельно, без священника. Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания и не провоцировать очередных – негативных для епархии – слухов, молиться благословлялось втайне. Участники ПМД приезжали к стройплощадке и, встав где-нибудь у стены, не привлекая внимания, про себя три раза читали так называемое «правило батюшки Серафима».
Артему такие тайные, самостоятельные молебны очень нравились. Атмосфера таинственности, молчаливого молитвенного единства наводила его на размышления о древних христианах, скрывавшихся от гонителей в лабиринтах римских катакомб, или о новомучениках и новых исповедниках, совсем еще недавно вынужденных прятаться от своих преследователей и поклоняться Богу втайне от окружающих… Именно во время таких «тайных» молебнов Артем и стал обращать внимание на Надю, которая посещала их регулярно. А нередко бывало и так, что прочитать Серафимово правило приезжали только они вдвоем.
Среди девиц, состоявших в ПМД, Надя Загоскина несколько выделялась. Прежде всего, она давно уже не была студенткой – ей было чуть за тридцать, и в свое время она сама успела поработать в педуниверситете преподавателем. Была замужем, родила дочь, потом развелась. История вышла, что называется, темная. Надя была красивой и, по мангазейским меркам, вполне социально успешной девушкой. Да и дурой ее назвать было нельзя. Но, однако, инициатором развода выступил ее супруг. Что именно послужило тому причиной, никто доподлинно не знал, так как Надежда была не слишком разговорчива и близких подруг, с которыми бы она могла пошептаться на такие темы, у нее не имелось. (Или были, но остались безвестными.) Во всяком случае, она пребывала в разводе и в одиночку воспитывала школьницу-дочь. Поскольку преподавательской зарплаты ей на это не хватало, то из вуза она уволилась и теперь работала в банке.
Красивая, пока еще молодая, образованная и вообще эрудированная, скромная и сдержанная, она не могла не привлекать к себе мужского внимания. Самым первым кавалером, который обыкновенно пристраивался к ней в кильватер, был, конечно, Шинкаренко. Как всегда, он неизменно подавал ей пальто, на улице всегда предлагал свою твердую, как железнодорожный рельс, мужскую руку и источал в пространство протуберанцы искрометного юмора. В общем, использовал весь джентльменский набор, который мог сделать его неотразимым в глазах дамы. Аналогичным образом поступали и другие мужчины, изредка попадавшие в православно-молодежный круг общения.
Однако Надя, хотя и реагировала на подобные кавалерские заходы вполне благосклонно, но держалась отстраненно и в отношении Шинкаренко, и в отношении всех прочих персонажей, пытавшихся поразить ее своими джентльменскими манерами. Улыбалась, отвечала на их шутки, иногда соглашалась пройтись вместе с ними по улице под ручку (зимой это было особенно актуально, в связи с гололедом) – но ничуть не более того. Поначалу такая холодность даже раздражала Шинкаренко, но он довольно быстро смирился с этим, переключившись на более доступные объекты – благо, свежее пополнение стремительно воцерковляющихся студенток находилось в шаговой доступности. А с Надеждой у всех как-то складывались ровные, приятельские отношения. Но не более того.
Артем Дмитриев был последним, кто мог рассчитывать здесь на нечто большее, чем просто приятельство. В свои двадцать с небольшим он по-прежнему оставался нескладным юношей, уже, конечно, не подростком, но еще слишком неопытным и со всех сторон зеленым. Он не мог похвастаться мужским шармом и привлекательностью. К тому же по характеру и манерам он был вполне типичным ботаником. А если к этому прибавить то, что он был еще и ревностным неофитом и девственником, то набор опций у него, особенно на фоне иных-прочих многоопытных мангазейских церковных мачо, получался совсем не проходной.
И однако случилось так, что именно у Артема и Надежды завязались отношения. Как всегда в таких случаях, все получилось как-то само собой. Сначала они начали чаще общаться во время общих встреч, были ли это собрания молодежного движения или дружеские посиделки у кого-нибудь дома. Потом стали иногда созваниваться. И оба долго не могли поверить: он – в свое счастье, она – в свою глупость.
Поначалу Наде хотелось думать, что их отношения – это просто дружба, максимум – забавный курьез. Она пыталась не замечать, что в формат дружеских отношений уже явно не вписываются их длительные беседы на троллейбусной остановке, когда она пропускала свой троллейбус снова и снова, просто потому, что ей хотелось слушать, что он говорит и – как он говорит. Как не вписываются в этот формат и долгие, сначала по полчаса, а потом по часу и дольше, их разговоры по телефону. О, конечно, это всегда были разговоры по делу! О Православном молодежном движении, например. Или о «Православном Мангазейске», куда Артем, став редактором, постоянно призывал Надю писать статьи. «Грамотных авторов не так-то и много!» – постоянно напоминал он ей, заодно давая понять, что ее-то, конечно, он относит к числу очень даже грамотных. И, наконец, Артем вдруг предложил Наде сходить с ним в ресторан.
Поначалу она даже не знала, как на это реагировать. Ей? С ним? Зачем? Это было как-то смешно и даже, пожалуй, оскорбительно. Но вместо того, чтобы отказать ему, Надя сдержанно улыбнулась и ответила:
– Ну хорошо.
И погрузила Артема в пучину тех чувств, кои испытывает всякий влюбленный юноша, приглашающий на первое свидание предмет своих мечтаний и вожделений – пучину, наполовину состоящую из восторга, а наполовину – из страха оказаться «не на высоте».
Собственно, на высоте он и не оказался, если судить, так сказать, по формальным критериям. Надя была все же слишком опытной женщиной для того, чтобы не заметить, как сковало смущение ее кавалера в тот момент, когда он помогал ей скинуть зимний плащ. Как он пытался держаться по-свойски в ресторане и как забавно это выглядело (ведь и был он в ресторане то ли второй, то ли третий раз в жизни). Как он заказал к рыбе красное вино – и тут уж она не стерпела и поставила ему на вид:
– К рыбе, вообще-то, белое берут.
– Ну а мы возьмем красное, оно лучше! – ответил он вроде бы глупость. Но таким твердым, уверенным тоном, что ей это неожиданно понравилось.
И, конечно же, нельзя было не увидеть явного облегчения на лице юного главреда, когда официантка принесла ему счет и он смог, наконец, убедиться, что имеющихся у него денег хватит для того, чтобы расплатиться. И даже щедро положил одну купюру сверх требуемого.
– Сейчас сдачу принесу, – сказала официантка.
– Не надо! – ответил ей Артем.
– Вы что, на чай мне даете, молодой человек? – безжалостно спросила его она.
Артем молча кивнул.
Все это выглядело неуклюже и даже глупо. И у Нади в голове вновь мелькнул вопрос: что она, молодая, красивая и умная женщина, делает здесь, в компании этого юнца? Неужели, если уж охота идти в ресторан, нельзя было бы найти нечто более мужеское? Кого-то более подходящего? И вдруг поймала себя на мысли, что найти-то можно, но ей этого совсем не хочется. Что ей почему-то хорошо именно с ним.
