Конечно, если к делу подключится местная фээсбэшная управа – пусть и краешком, но подключится – вытрясать деньги с бизнеса станет немного легче. Да, пожалуй, и не только с бизнеса. И в этом смысле их предложение казалось весьма интересным. К тому же ничего особенного они и не требовали. Миссионерская работа среди китайцев – дело и вправду хорошее, богоугодное… При мысли об этом, однако, Евсевий чуть поморщился. Китайцев он не любил. И во время проповедей нередко упоминал о «тех планах, которые есть у Китая» – подразумевались, конечно, предполагаемые планы аннексии Китаем Мангазейской области и иных сопредельных территорий. (А в реальности такового китайского коварства Евсевий был абсолютно убежден.) Да и вообще архиерею «узкоглазые» были несимпатичны, так сказать, чисто эмоционально. Он очень долго отказывался привлекать китайских гастарбайтеров к соборной стройке, и лишь совсем недавно, по настоятельной рекомендации губернатора (который указывал, что их услуги стоят существенно дешевле российских) вынужден был примириться с их присутствием на стройплощадке. Но с другой стороны, несмотря на свои политические и, так сказать, этно-эстетические пристрастия, Евсевий понимал, что миссионерская работа среди китайских мигрантов – дело с православно-христианской точки зрения хорошее.
Немного смущало только, что соответствующая инициатива исходила от ФСБ – того ФСБ, которое еще совсем недавно было КГБ. А он, как и всякий человек, учившийся в духовных школах на рубеже семидесятых-восьмидесятых годов, имел богатый и совсем не приятный опыт соприкосновения с этой структурой. Гэбэшные стукачи и соглядатаи, чекистская агентура, пронизывающая весь аппарат Патриархии сверху донизу (и особенно густо сконцентрированная там, где были возможны контакты с заграницей)… Слежка, доносы… Неизбежные попытки вербовки… Неизбежный выбор между сотрудничеством с КГБ и сопряженной с этим успешной карьерой и отказом, влекущим за собой как минимум значительное понижение карьерной планки… А как максимум – неиллюзорные репрессии. Все это Евсевий очень хорошо знал и очень хорошо помнил. И потому предложение наследников советской госбезопасности совместно заняться евангелизацией китайцев вызвало в нем некоторый внутренний дискомфорт.
Но если взглянуть с другой стороны, в этом можно увидеть повод для торжества. «Ведь это чудо Божие! – мысленно рассуждал Преосвященный. – Совсем недавно мы смотрели друг на друга как на врагов!.. Так сказать, через прицел! А теперь – спокойно, доброжелательно договариваемся. Вчера они нам запрещали служить, проповедовать, а сегодня не мы к ним, а они к нам приходят. Молись! Служи! Миссионерствуй! А мы тебе еще и поможем! Как Господь все преобразил! Нет, это милость Божия, такое ценить надо… Ну а то, что они в этом государственный интерес видят – так что же плохого? Тут есть и государственный, и церковный интерес. Оно и должно так быть, чтобы вместе и то, и другое шло!»
Наконец, не мог Евсевий не обратить внимания на то, как настойчиво его просили поставить на эту работу отца Кассиана. Тут тоже не было однозначного ответа. С одной стороны, благочинного и в администрации области, и вообще во властных коридорах Мангазейска знают лучше, чем любого другого священника. И там уже привыкли воспринимать его как этакого заместителя архиерея. Знают, кто он такой, чего от него ждать – а стало быть, и работать с ним удобнее. Потому вполне естественно, что и УФСБ хочет взаимодействовать именно с ним. Но, с другой стороны, какая им разница? В конце концов, последнее слово все равно будет за Евсевием как за правящим епископом. И не все ли им равно, какой поп будет выполнять его поручения? А им, как выяснилось, не все равно. Даже очень не все равно. Евсевий достаточно в своей жизни пересекался с представителями госбезопасности, чтобы понимать, что в их лексиконе «настоятельная просьба» – это эвфемизм, обозначающий ультиматум или приказ.
«Чего это он им так полюбился?» – мысленно спросил он себя. Увы, точного ответа не было. Внештатный сотрудник, то бишь стукач? Явные доказательства этого отсутствовали. Да и сложно теперь определить, где кончается сотрудничество и «тесное взаимодействие», а где начинается агентурная работа. В советские времена все-таки была какая-то ясность. Между государством и компартией с одной стороны – и Церковью с другой – была проведена четкая граница. И тот, кто работал на чужую сторону, автоматом попадал в разряд, мягко говоря, сомнительных людей. Теперь же такой границы нет. Евсевий, конечно, знал, что сейчас некоторые офицеры ФСБ, ФАПСИ и ФСО одновременно являются священниками – причем все это в открытую, с разрешения и одобрения руководства этих структур и с благословения священноначалия. Чьи они? Их? Или наши? И есть ли сейчас вообще деление на их и нас?
Официально такого деления не было. Поэтому Евсевий в общем и целом склонялся к мысли, что времена, когда были они и мы, свои и чужие, если еще не ушли в прошлое, то уходят. Но тем не менее, у него остался некий «осадочек» от слишком горячего стремления мангазейского УФСБ работать именно с отцом Кассианом.
Но несмотря на это, архиерей предложенное соглашение принял и за миссионерскую работу среди китайцев взялся довольно рьяно. Сразу же после ухода Кереметина он вызвал к себе благочинного и продемонстрировал ему принесенную фээсбистом бумагу.
– Уяснил? – спросил он благочинного.
– Да, Владыко! – в обычном армейском стиле отрапортовал тот.
– Значит, так. Ответственным за это будешь ты. Дело это доброе, богоугодное, ну а то, что они заинтересованы – так это и хорошо. Господь все промыслительно устраивает. Так что к организации этой миссионерской работы надо подойти серьезно. Очень серьезно.
– Благословите, Ваше Преосвященство! – вновь отчеканил отец Кассиан.
– До завтра подумай, как это все лучше сообразить. И вечером собери тут Артемия, отца Алексия – он у нас главный по китайцам… Ну, пожалуй, еще отца Евгения Панасюка. Все понял?
– Да. Благословите!
– Все!
И на следующий вечер, как и было намечено, все перечисленные лица собрались в архиерейском кабинете, где им объявили о намерении Преосвященного начать миссию среди китайцев – сначала в Мангазейской области, а потом, возможно, и в самом Китае. (О том, что миссионерская инициатива исходила от местного ФСБ, им, однако, объявлено не было.) Больше всех радовался отец Алексий Сормов, решивший, что теперь-то, наконец, он сможет применить все свои навыки и знания на пользу Церкви. Новость несколько окрылила и Панасюка, уловившего знакомый ему аромат перспективной халтуры. Что же до Артемия, то он, по обыкновению, обрадовался появлению новой масштабной задачи, вполне соответствовавшей его амбициям. И уже в ближайшем номере «Православного Мангазейска» главной темой стала проповедь Евангелия и российской социокультурной идентичности китайцам. После этого отец Алексий искренне, едва ли не со слезами на глазах, поделился с отцом Игнатием своими планами организовать миссионерские встречи с китайцами. А может быть, и отправиться служить в КНР.
– Ну, рад за вас… – грустно ответил на его излияния отец Игнатий.
Что же касается УФСБ, то они свое обещание сдержали – епархии действительно стало кое-что перепадать, но перепадало, как и было оговорено, только через отца Кассиана. И было заметно, что того это как-то уж очень сильно радует. И что в своих глазах он как-то подозрительно быстро стал расти.
