– Ну если нет, то тогда ладно… – в той же тональности ответила Наталья Юрьевна.
И тут запиликал мобильник отца Кассиана.
– Благословите! – сказал он в трубку. Он всегда так говорил, почитая это подобающим ему, как монаху, проявлением благочестия. И тут же изменился в лице.
– Как Владыка? К нам едет? Уже?!.. Иду!
Теперь взгляд благочинного сверкал, как булатный клинок, а в голосе появилась обычная, командирская, резкость. И даже грубость:
– Хватай свое шмотье и бегом в трапезную! Быстро! – скомандовал он Наталье Юрьевне. Та мгновенно подхватила остатки своих вещей и уже на ходу торопливо спросила:
– Что случилось-то?
– Владыка приехал! Уже в храме! – рявкнул отец Кассиан.
– Ой, Господи помилуй! – сказала Наталья Юрьевна и безшумной тенью выскочила за дверь.
Система маскировки, однако, не подвела. Все двери были заперты, и пассия благочинного, никем не замеченная, успела наскоро одеться и прошмыгнуть в трапезную, где положила перед собой папку с документами, над которыми с деловым видом и склонилась. К тому времени, когда здесь появится кто-нибудь посторонний, она уже успеет продышаться и будет производить впечатление в высшей степени благопристойное.
А отец Кассиан быстро влез в свой серый подрясник, поверх него надел рясу и позолоченный четырехконечный крест и отправился встречать Преосвященного.
Евсевий, отметившись в иконной лавке, потребовал позвать благочинного и поднялся на второй этаж, где в одиночестве осматривал храм. Тут-то его и застал отец Кассиан.
– Благословите! – обычным, напоминающим щелчок затвора, манером, произнес он, склоняясь перед архиереем. Но, к его удивлению, Евсевий его не благословил. И тут уже отцу Кассиану стало ясно: архиерей чем-то недоволен, причем недоволен крепко.
– Пройдем-ка, отец Кассиан, к тебе в келью! – тихим, твердым голосом, за которым, однако, угадывалась буря недовольства, сказал Евсевий.
– Благословите, – снова сказал благочинный, и повел архиерея к себе. «Что-то случилось? Но что? – думал отец Кассиан, пока они спускались на первый этаж. – Кто-то стукнул? Но из-за чего? Неужели из-за Натальи?»
Однако Евсевий, к радости благочинного, о Наталье Юрьевне его не спрашивал. И вообще не проявил никакого интереса к некоторым вещам, не вполне обычным. Например, не обратил внимания, что кровать в келье не заправлена и смята, хотя время еще раннее и ложиться спать явно рано.
– Где тут у тебя сейф? – спросил Евсевий, остановившись посреди кельи, опираясь обеими руками на свой посох. Отец Кассиан молча указал на старый, покрашенный светло-голубой краской несгораемый шкаф в углу.
– Ну-ка, открой! – сказал архиерей.
Благочинному все стало ясно. Дело не в Наталье Юрьевне! Но этот вариант не лучше… Он начал с несколько деланной озабоченностью искать ключ.
– Ключа нет, – тихо сказал он.
– Так ты поищи! – ответил архиерей. – Я подожду. Не найдешь ключа, зови слесаря. Пока сейф не откроешь, я отсюда не уеду.
Последняя фраза показалась отцу Кассиану и вовсе зловещей. Отбрехаться случайной потерей ключей уже не получится. Поэтому благочинный тут же их обнаружил и покорно открыл дверцу несгораемого шкафа.
– Ну-ка, достань-ка, что там у тебя лежит! – приказал Евсевий.
Отец Кассиан начал доставать. Архиерей не обращал никакого внимания на бумаги и различные предметы, которые он вынимал. Было ясно: ему нужно что-то конкретное. И было ясно, что именно.
– Ну-ка, ну-ка! – сказал Евсевий, когда в руках у благочинного появилось несколько толстых денежных пачек, обернутых в белые листы формата А4. – Что это тут у тебя лежит?
– Деньги, – смущенным тоном ответил благочинный. – Это за дизель. От пограничников. Не успел еще сдать… Завтра собирался.
– И сколько ты не успел сдать?
– Триста тысяч… – выдохнул отец Кассиан.
Евсевий пренебрежительно фыркнул.
– Послушай, отец Кассиан! – обратился он к благочинному. – Ты же знал, что все черные кассы отменяются?
Благочинный молчал.
– Не слышу! – сказал архиерей.
– Знал… – ответил благочинный.
– Знал. Еще б ты не знал, когда ты сам их прикрывал! – продолжил Евсевий. – Ты знал, что все деньги за ГСМ, какие к тебе поступают, надо сдавать в епархиальную кассу?
– Знал. Я и собирался…
– Да что ты будешь делать! – перебил его архиерей. – Опять он за свое! Отец Кассиан, ты же не дурак. И я тоже не совсем уж дурак. Никуда ты это сдавать не собирался. У тебя тут едва ли не больше, чем ты за все это время в епархиальную кассу занес. Куда ты собирался-то?
Повисла пауза. Наконец благочинный попытался робко контратаковать:
– Я думал, раз все равно на монастырские нужды жертвуют… Может, вы благословите какую-то часть на монастырь…
– Жертвуют епархии! – отрезал Евсевий. – И мне решать, на что эти средства пойдут! Да ты и сам прекрасно знаешь, что у нас сейчас каждый рубль, каждая копейка – все на кафедральный собор! Священникам вон семьи кормить нечем, а ты тут…
Евсевий прервал свою филиппику. И, выждав несколько секунд, абсолютно спокойным, ледяным тоном продолжил:
– Значит, так. Деньги завтра к обеду привезешь в епархию. Заодно получишь указ о запрещении в священнослужении. И о снятии тебя с благочинных. Поедешь в Торей, пока псаломщиком. Все!
– Благословите! – уже овладев собой, твердо ответил благочинный.
Архиерей направился к выходу, но в дверях остановился и добавил:
– Не вздумай деньги спрятать или еще чего. Иначе вместо запрета получишь извержение из сана. Уяснил?
– Да.
Как только за архиереем закрылась входная дверь, отец Кассиан быстрым шагом вернулся к себе в келью, закрыл дверь и спешно набрал номер на своем мобильном.
– Юрий Максимович? Это Васильев. Надо срочно встретиться… Да, сейчас… Извините… Да, у поворота удобно… Через двадцать минут буду…
Нажав на кнопку сброса звонка, благочинный сунул мобильный в карман подрясника и широким шагом вышел во двор, где стоял небольшой приходской минивэн, за руль которого он поспешно залез и завел мотор. Чтобы поспеть вовремя, надо торопиться. А опаздывать на эту встречу он никак не хотел.
* * *
Архитектура в Мангазейске никогда не была уникальной или особенно изящной. В начале XX века это был небольшой поселок. Он стремительно вырос буквально за несколько лет благодаря прошедшему через него Великому сибирскому пути (ныне более известному как Транссиб), но в основном так и остался одноэтажным и деревянным. А в советские времена облик Мангазейска окончательно и безповоротно изуродовали дешевые и типовые здания – сначала сталинские бараки, потом – многоквартирные курятники хрущевской и брежневской эпохи. Сами мангазейцы свой город особенно красивым не считали. Единственным, но зато очень обильным их утешением была природа, суровая сибирская красота которой впечатляла даже весьма искушенного путешественника и ценителя. А поскольку город был сравнительно небольшим и многие жилые районы вплотную примыкали к лесу, то и гулять мангазейцы предпочитали именно в лесу или по берегу реки, подальше от серой городской тесноты, суеты и смога.
