– Сейчас не могу служить потому что. Запрещено, – Андрейко старался отвечать максимально терпеливо, ибо понимал, что вопросы эти задаются не со зла, а самое главное, отвечать на них все равно придется. Хотя бы потому, что ему с этими людьми еще работать.
– Хе! – еще более недоуменно произнес его собеседник. – А чего запретили-то?
– Слушай, это вообще-то личное дело, – ответил ему отец Ярослав.
– А-а-а! – глубокомысленно изрек его собеседник. Но, надо отдать должное, на этом разговор закончился.
Впрочем, такие беседы повторялись чуть не ежедневно. Поскольку отношения сложились уже относительно доброжелательные, то иногда другие работники позволяли себе, как им казалось, остроумные шутки:
– Слышь, ты там это, монашку какую-нибудь это самое? – под взрыв гогота спрашивал очередной остроумец отца Ярослава. Тот в ответ улыбался снисходительной улыбкой (так, должно быть, улыбаются педагоги в интернатах для умственно отсталых), а дружный пролетарский коллектив искренне веселился своей шутке, которая коллективу казалась очень оригинальной и совершенно незлобной.
Впрочем, они действительно не злобствовали и очень скоро стали относиться к нему с некоторым уважением. А иногда и обращались за советом по «духовным» вопросам:
– Ярослав, у меня теща с тестем в квартиру переехали. Сначала теща в больницу загремела, а через два дня – тесть. Может, это квартира какая несчастливая? Ну, может сделать там чего надо?
Отец Ярослав как мог объяснял, что с христианской точки зрения «несчастливых» квартир и иных объектов недвижимости не бывает, но ему не очень-то верили. И заметно оживлялись, когда он прибавлял, что квартиру, конечно, можно освятить, для чего нужно обратиться к священнику в любую православную церковь.
Но и такие диалоги случались нечасто. В основном, изнывавшие от безделья рабочие лениво вели разговоры о делах бытовых, о рыбалке, о даче и о том, кто с кем переспал.
Казалось, отец Ярослав как будто прижился среди своих новых коллег.
И тем не менее, в тот момент, когда «бугор» в очередной раз убедился, что «люди работают», и ушел восвояси, после чего вся пролетарская команда расселась на сваленном у забора полусгнившем брусе, отец Ярослав вновь – в который уже раз! – испытал жуткую тоску и обиду, обиду, которая едва не вышибла из него слезы.
Был конец сентября, в Мангазейске – самый разгар осени, когда жгучие степные ветры гоняют немногочисленные оранжевые листья вперемешку с песком, который скрипит на зубах и забивается в глаза. Рабочие гоготали над очередным рассказом о чьих-то интимно-конских подвигах. Издалека из складских закоулков, летел истошный мат. «Вот такая у меня теперь среда обитания», – с иронической горечью подумал отец Ярослав. А перед глазами с безпощадной яркостью проносились картины времен его студенческо-пономарской молодости и совсем недавнего священнического служения. Иподиаконская служба при Владыке, секретарская работа в Иркутской епархии, хиротония, Мангазейск… И, само собой, люди – совсем другие люди, образованные и интересные, которые совсем недавно еще смотрели на него даже не как на равного, а как на старшего. А теперь? Теперь вот потрескавшийся асфальт складского двора, безделье, матерные рулады и жеребячий юморок, и от всего этого к концу рабочего дня кажется, будто из головы вынули мозги и вместо них набили череп грязной стекловатой. Правда, дома ждала Наталья, любимая и любящая жена. Но только «домом» была съемная квартира, а живот Наташи начинал потихоньку округляться. Как содержать ее и ребенка? Как не утонуть в быте, когда с одной стороны этот самый быт, а с другой – вся эта пролетарская «стекловата»? Как так получилось, что он, отнюдь не дурак, да и вроде бы не подлец, оказался там, где оказался? Почему он, в самом недавнем прошлом интеллигентный и умный мальчик из хорошей семьи, вдруг вынужден искать себе пропитание едва ли не у самого социального дна? Почему те, кто отнюдь не благочестивее, не порядочнее и не совестливее его, устраиваются гораздо лучше?..
Ответы на эти вопросы были, но покоя от них – не было. Хотелось то ли плакать, то ли выть…
Глава 5
Рождение монастыря
«Ну и погодка!» – подумал Евсевий, глядя в окно своей квартиры, и слегка поежился: на улице дули ветры, столь обычные для Мангазейска в конце сентября, а в квартире отопление еще не включили. Впрочем, мысли о холоде не были тягостными, скорее, наоборот – радостными и даже по-хорошему озорными. Было интересно находиться в непривычной обстановке. Новая природа, новая условия, новые люди, новые задачи – словом, новые вызовы, на которые ему предстояло отвечать каждодневно, если не ежечасно. И пока что он чувствовал, что сил у него достаточно, и потому эти вызовы порождали не уныние и тоску, а боевой задор, который бывает у боксера, предчувствующего успех на ринге, или у адвоката, вступающего в сложное, но перспективное дело.
Пока что все развивалось если не идеально, то, так сказать, многообещающе. Мангазейская администрация, несмотря на формально продекларированную готовность «помогать и содействовать», пока что явно упиралась рогом. Землю в центре города под кафедральный собор она давать не хотела. Это, впрочем, было ожидаемо. Но начали появляться и союзные силы, и силы эти были, как минимум, интересными. Министерство путей сообщения поддержало идею строительства кафедрального собора в Мангазейске. Более того, прозвучало даже устное обещание: МПС профинансирует строительство полностью, при условии, если собор будет построен не по новому проекту, а восстановлен в историческом своем виде и на историческом своем месте. «Кстати, надо бы кого-то направить в архивы, поискать, какой там был проект», – вновь отметил про себя Евсевий. Впрочем, верилось слабо, что кто-то отдаст под строительство центральную площадь, на которой стоит здание обкома-администрации, да еще и позволит убрать оттуда памятник Ленину. Но, во всяком случае, МПС уже сообщило, что оно готово участвовать в восстановлении собора. Кроме того, потихоньку мобилизовывались духовные чада, среди которых были и не совсем уж мелкие бизнесмены, и не совсем уж легковесные чиновники.
Наконец, архиерей хотел выгодно использовать ту особенность, что его епархия включала в себя не один, а два субъекта Федерации – Мангазейскую область и Тафаларскую республику. Теперь, когда ему откровенно намекали, что для небольшого Мангазейска собор, сопоставимый с храмом Христа Спасителя в Москве, будет великоват, он многозначительно говорил:
– Мангазейский собор станет кафедральным храмом не только Мангазейской области, но и Тафаларской республики.
Это было правдой, и звучало впечатляюще. К тому же можно было попытаться привлечь к финансированию строительства чиновников и бизнесменов из соседнего региона.
План был не то чтобы очень хорош, но и не особенно плох. Но, как всегда в таких случаях бывает, стали выясняться «нюансы». Точнее, «нюанс», у которого даже были имя, фамилия и протоиерейский сан. И даже должность: протоиерей Виктор Джамшадов, благочинный Тафаларского благочиния. Благочиние это охватывало все районы Тафаларской республики (так же как Мангазейское благочиние – районы Мангазейской области). Фактически Джамшадов оказывался церковным наместником целого субъекта Федерации, по полномочиям близким к викарному епископу, с той лишь разницей, что он был женат и носил иерейский, а не архиерейский, сан.
