– Согласны? – по-прежнему мягко, но при этом и требовательно спросил благочинный.
– Так ведь мы… православные, – выдавил наконец из себя атаман.
– Ну, тогда никаких проблем! – бодро ответил Джамшадов.
– А соглашение? – недоуменно спросил атаман.
– А вы приходите на воскресную службу. Со всеми своими казаками. Помолимся вместе, поисповедуетесь, причаститесь – а там все и обсудим. Идет?
– Хорошо, – машинально ответил атаман. Он толком не понял, что от него, а равно и его «войска», хотят, но догадался, что с запланированным соглашением что-то не срослось.
А Джамшадов на прощание подарил ему церковный календарь и целый ворох брошюрок, включая и краткий Закон Божий, и наставление к исповеди и причастию.
– Почитайте, посмотрите – и приходите! – все с тем же добродушием, в котором, однако, чувствовалась ирония, напутствовал он казачьего генерала.
Вечером, после ужина, Владлен Иванович решил ознакомиться с теми брошюрами, которые ему вручил благочинный. Даже беглого просмотра было достаточно для того, чтобы понять: в обмен на соглашение о сотрудничестве коварный поп уготовал (по крайней мере, по меркам казачьего генерала) атаману, а равно и его «войску», каторжную жизнь. Посты – четыре длинных поста в году, да еще и каждую среду и пятницу…
– Хм… – Владлен Иванович невольно вспомнил о том, что сегодня как раз среда, а он только что навернул тарелку мясного борща, а в качестве второго блюда с упоением грыз мозговую кость.
Далее было сказано о том, что долг христианина – бывать за воскресной службой. Утром в воскресенье, и вечером в субботу.
– Это что ж, каждые выходные, что ли?.. – недоуменно пробормотал он. В ближайшее воскресенье лично он собирался ехать за грибами, как раз грузди пошли…
А важнейшим христианским долгом, без которого православным быть невозможно, называлось участие в таинствах, особенно – в таинствах Исповеди и Святого Причастия. С Причастием, с точки зрения Владлена Ивановича, все обстояло еще более-менее, хотя дополнительный трехдневный пост («да куда еще-то?!») восторга не вызывал. Главная проблема была с исповедью:
– «Рассказать, ничего не утаивая, обо всех своих грехах, начиная с шести лет…» – вслух прочел он. Атаман попытался припомнить все свои грехи за этот срок, потом представил, что он будет о них кому-то рассказывать. В глазах потемнело.
– Да это ж издевательство какое-то! – вырвалось у него.
– Какое там тебе издевательство? – донесся из соседней комнаты голос жены.
– Какое… Православное!.. – ответил атаман.
Полученная информация выбила Владлена Ивановича из колеи. Было ясно, что следовать всему тому, что было написано в подаренных отцом Виктором брошюрах, ему явно не хочется. Тем не менее он решил обсудить итоги своих переговоров со своими коллегами, членами правления ВСКВ.
Что на следующий день и произошло.
– Оно, может, дело и хорошее, но вот я лично не потяну, – честно сказал атаману его заместитель, полковник (казачий полковник, в миру – сержант запаса) Михальчук.
– Я так скажу, – взял слово член Совета стариков, есаул с майорскими погонами Кузнецов. – Я советский человек. Я всего этого не знаю и не понимаю. И вообще, у нас в ВСКВ разные люди имеются. Вон, буддисты есть. Что нам их теперь, выгонять, что ли? И вообще, что ли, это главное? Хорошие люди среди разных вер есть, я так считаю! А среди православных тоже, вон, всяких сколько! И дурных, между прочим, тоже!
Слова Кузнецова были поддержаны одобрительным гулом, кто-то даже крикнул: «Любо!» Позиция кыгыл-мэхинского казачества была ясна – с Церковью все хотели сотрудничать, но через церковный порог перешагивать не желали.
Через месяц, однако, атаман снова пришел на прием к Джамшадову. Все повторилось, как в первый раз, вплоть до просьбы снять фуражку в помещении.
– Слушаю внимательно, – сказал благочинный.
– Отец Виктор! Я по поводу соглашения! – вновь начал атаман.
– Так мы же месяц назад говорили! Вы разве на службе были с тех пор? Хоть на одной?
– Нет. Но…
– Простите, так не пойдет! – твердо ответил Джамшадов. – С православными казаками, защитниками веры и Церкви, я готов и работать, и соглашения подписывать. А с людьми, пусть даже и одетыми в казачью форму, которые ни на службу не ходят, ни исповедуются, ни причащаются, я ни о чем договариваться не буду!
– Так ведь это ж разве главное?! – изумленный столь резким отказом, спросил Комаров.
– Если для вас соборная молитва и святые таинства неважны, то вы не православный. Может быть, казак. Но точно не православный казак, – отрезал Джамшадов.
Атаман обещал «подумать», но, естественно, ничего не надумал. Потом он еще не раз приходил к благочинному, однако тот ни на йоту не отступал от своих требований. Такая позиция отца Виктора, вызвавшая сначала непонимание, потом стала вызывать раздражение, вскоре перешедшее если не в ненависть, то, так сказать, в сильную нелюбовь. Атаман в интервью, которые у него изредка брало местное телевидение и некоторые кыгыл-мэхинские газеты, стал нелестно поминать благочинного, который, мол, не работает с общественностью, отталкивает от Церкви казачество и даже ведет «деструктивную деятельность».
Но вражда с ВСКВ мало безпокоила отца Виктора. У него сохранялись прекрасные отношения со многими представителями власти и интеллигенции, причем как русской, так и тафаларской. И более того, немало чиновников и местных ученых он с полным правом считал своими друзьями. Имея такие тылы, не стоило опасаться местного «казачьего войска» – клуба маргиналов-ролевиков, ни одну свою ролевую игру не проводивших вполне трезвыми.
Хотя, быть может, и не следовало их совсем списывать со счетов. При всей своей карикатурности и ничтожности это была реальная организация, имевшая отделения во многих городах, поселках и даже деревнях Тафаларской республики. А атаман Владлен Комаров был вхож в республиканскую администрацию. Да, его туда пускали в качестве безплатного клоуна – но все-таки пускали…
Вторая группа противников отца Виктора в чем-то была чрезвычайно похожа на первую, в чем-то – была ее противоположностью.
Как уже было сказано, с тафаларской общественностью, особенно с интеллигенцией, у Джамшадова были прекрасные отношения. Однако, как это очень часто бывает, в среде национальной интеллигенции имелась наиболее национальная ее часть, основным родом занятий которой являлась борьба с «оккупацией», «культурным геноцидом» и «колониализмом». По своей численности оная группа значительно уступала ВСКВ – в активе там имелось от силы с десяток человек. Но вот удельный вес каждого из этих активистов был в Кыгыл-Мэхэ значительно выше, чем у любого из ряженых реестровых казаков.
Тут было два профессора, несколько журналистов и два-три деятеля, которые предпочитали называть себя правозащитниками. Впервые на общественных горизонтах Тафаларии они появились в 1989-м, а окончательно созрели к 1991-му году, когда стали открыто требовать независимости для Тафаларской республики с последующим присоединением к братской Монголии в рамках Тафаларо-Монгольской Конфедерации. Печатным рупором их стала небольшая, но довольно хорошо известная газета «Тафалаар Хоолой», а кроме того, им охотно давали трибуну многие местные СМИ и их часто приглашали на телевидение. Рядом с ветеранами радикального тафаларского национализма где-то в 1996 году появилась молодежная организация «Мориной Гэшуун» («Честь Нации») – структура почти совершенно виртуальная, но, однако же, постоянно бывшая на слуху благодаря поддержке старших товарищей.
