– Я этого Птициана не знаю и знать не хочу. Ты за все в ответе. Расчет сразу по возвращении.
У Кирилла сразу же возникли сомнения в целесообразности его участия в этой авантюре, но его недоверие к деловым качествам Стефа реставратор развеял как дым. Он записал фамилию, имя, отчество, дату рождения и, получив на руки две фотокарточки, уехал в Москву. А через неделю, вернувшись, вручил Кириллу новенький, пахнувший типографской краской загранпаспорт, с консульской печатью и дипломатической визой. В силу своей наружности, с таким документом, Кирилл вполне мог сойти за посла или атташе, но и на роль повара или шофера при посольстве мог согласиться не задумываясь. Такая скорость оформления загранпаспорта немного настораживала, но в тоже время внушала уважение.
Закупив марки и надежно спрятав их под подкладкой новенького кожаного чемодана, «дипломатические представители» заехали в Высокополье.
– Нужно потолковать кое с кем по душам перед отъездом, – мрачно заявил Стеф.
* * *
День был будний и в только что отремонтированной церкви, пахнувшем свежей краской, лаком и ладаном не было ни души. Большая часть икон уже была развешена и с них печально и внимательно смотрели лики святых. Пока Стеф, став на колени, молился у теплившейся в дальнем углу лампады, Кирилл обошел церковь, с удивлением рассматривая мастерски выполненные настенные росписи и рисунки из жизни святых.
«У этого замухрышки золотые руки, – подумал он, – зря художник пускается в дальние странствия. Занимался бы своим делом и горя не знал».
Тихо скрипнула входная дверь, и на пороге появился много поживший и столько же повидавший священник со слезящимися глазами.
– Уезжаю от вас. Благословите на дорогу, пан отче, – обратился к нему Стеф.
– Ежай с Господом, – перекрестил реставратора святой отец, – но не забывай – нельзя служить и Богу и мамоне. Роскошные одежды твои будут изъедены молью, а золото и серебро изоржавеет и ржавчина их будет свидетельствовать против тебя, и съест твою плоть, как огонь…
– Доверь дела твои Господу и все предприятия твои свершаться. Верую в Бога отца, Господа нашего Иисуса Христа и Святого духа, – перебил святого отца художник и перекрестился.
– Раздувальный мех обгорел, свинец истлел от огня, плавильщик плавил напрасно, – чуть слышно прошептал священник. – Злые не отделились. Отверженным серебром назовут их, ибо Господь отверг их.
Когда путешественники вышли из церкви, Кирилл, придержав Стефана за рукав, и, глядя ему в глаза, недоверчиво произнес:
– Поляки, следуя католической вере, крестятся с лева на право. А, ты крестился с права налево. Как православный. Что-то не сходится.
– Господь один для всех нас, кто в него верит, – ответил художник, – и не важно, как креститься. Но, ты подметил правильно. Я ведь по матери православный украинец.
Во дворе дома, где Стеф снимал комнату, вдоль кирпичного забора густо росли розовые кусты, и Кириллу вдруг показалось, что он спутал времена года. Последний куст, прижатый заснеженными сородичами к забору, несмотря на начало декабря и выпавший первый снег, пламенел бутонами едва распустившихся алых роз.
«Большое чувство способно творить чудеса, – подумал Кирилл, – я, кажется, начинаю верить во всепобеждающую силу любви Стефана, от которой, вопреки законам природы, круглый год цветут розы».
Когда они подошли ближе, все оказалось не так таинственно и романтично. И вполне объяснимо. Последний куст с непостижимой достоверностью был нарисован на тщательно отштукатуренной части забора.
– Всё стало на свои места. Чудес не бывает, – с сожалением вздохнул Кирилл, – и, как обычно, торжествует земное притяжение.
Но, всматриваясь внимательнее в необычное произведение, он на какую-то долю мгновения потерял нить, связывающую его с реальностью. И ощутил головокружение и режущую боль в глазах. Розы стали осыпаться. Краски смешивались, растворялись, таяли и исчезали, уступая место яркому сиянию. Только один красный цветок на правой стороне куста оставался нетронутым. И Кирилл по необъяснимой причине не мог оторвать от него взгляд.
– Не задерживайся. Жду тебя в мастерской, – услышал он, звучащий как будто из другого измерения, голос Стефа.
Кирилл в последний раз прощальным взглядом окинул поразивший его настенный рисунок, стараясь сохранить в памяти каждую деталь.
Во флигеле, который Стеф арендовал под мастерскую, царил Его Высочество Беспорядок, который иногда, в счастливую минуту, успешно сочетаясь с творческой идеей, являл на свет Божий нечто непостижимое.
Крохотная мастерская, вперемешку с карандашными набросками, этюдами и гипсовыми слепками, была завалена странными предметами, непонятного происхождения и предназначения. Кириллу показалось, что он попал в лабораторию средневекового алхимика. И только в дальнем углу было чисто, светло и тихо, как в раю.
– Посторонись, ты заслоняешь свет, – художник тронул за плечо замершего у подрамника гостя.
На холсте высотой в человеческий рост было изображено распятие Христа.
– Не могу понять почему, но у меня такое предчувствие, что это моя последняя работа, – с грустью произнес Стефан.
И, немного помолчав, тихо добавил:
– Прежде всего, нам надо научиться у Него переносить страдания без жалоб, и прощать. От Него трижды отрекся апостол Петр, апостол Павел преследовал первых христиан, а Фома не поверил в Его воскресенье. Но Иисус смог все понять и простить. Нужно только покаяться. Для Него один раскаявшийся грешник дороже девяносто девяти праведников. И прости нам грехи наши…
Всматриваясь в полотно, Кирилл обратил внимание, что некоторые детали картины выполнены только схематично, одним движением кисти.
– Но эта работа еще не закончена, – заметил он художнику.
– Это рабочий вариант. Оригинал в другом месте, – ответил Стеф. – Придет время, и ты сможешь его увидеть. Трудно сказать, когда это произойдет, но я почему-то в этом почти уверен. Если сможешь, помяни тогда меня в своих молитвах. Попроси, чтобы Он простил мне мои грехи. Вольные и не вольные. И сам, если что будет не так, не держи на меня зла и строго не суди. Мне кажется, что я здесь долго не задержусь. Но, надеюсь, что без меня этот мир будет краще.
Такой поворот событий заставил Кирилла, в какой-то мере, изменить свое отношение к художнику. Несмотря ни на что, он и сам был глубоко и искренне верующим человеком.
– Если когда-нибудь захочешь сделать мне подарок, – обратился он к художнику, – нарисуй мне икону Христа, нашего Спасителя, и я буду твоим должником. И когда-то напишу о тебе рассказ.
– Я не пишу по дереву. Если Бог даст, то это будет работа на холсте. Но я ничего не обещаю…
Дома никого не оказалось, и Стеф, достав из-под крыльца связку ключей, наскоро собрал свои пожитки и решительно зашагал к сельской больнице.
