— Вы поспали хотя бы немного? — спросил он.
— Не знаю. Те, кто был здесь… вчера, дали мне несколько таблеток. Наверное, я ненадолго уснула. Но это неважно, я выдержу. — Она смяла сигарету в пепельнице и проговорила, не поднимая взгляда: — Мне просто нужно привыкнуть к тому, что его нет в живых. Для этого требуется время.
Ни Мартин Бек, ни Кольберг не знали, что ей ответить. Мартин Бек внезапно почувствовал, что воздух тяжелый и плотный от дыма. В комнате повисла гнетущая тишина. Наконец Кольберг кашлянул и сказал:
— Фрекен Турелль, не возражаете, если мы зададим вам несколько вопросов, касающихся Стенс… Оке?
Оса Турелль медленно подняла взгляд. В ее глазах что-то промелькнуло, и она улыбнулась.
— Надеюсь, вы не хотите, чтобы я обращалась к вам «герр комиссар» или «герр старший помощник комиссара»? — поинтересовалась она. — Тогда тоже обращайтесь ко мне по имени, Оса, потому что я предпочитаю обращаться к вам на «ты». Мы ведь все же некоторым образом хорошо знакомы. — Она лукаво посмотрела на них и добавила: — Через Оке. Мы с ним часто виделись. Мы живем здесь вместе уже много лет.
«Гробовщики Кольберг и Бек, — подумал Мартин Бек. — Смелая мысль. А девушка что надо».
— Мы тоже слышали о тебе, — более простецки сказал Кольберг.
Оса встала и открыла окна. Потом вынесла в кухню пепельницу. Улыбка исчезла, ее губы вновь были крепко сжаты. Она вернулась с чистой пепельницей и села.
— Пожалуйста, расскажите мне, как это случилось. Что произошло? Вчера я мало что поняла, а читать газеты мне не хочется.
Мартин Бек закурил «Флориду».
— О’кей, — сказал он.
Все время, пока он рассказывал, она сидела не шевелясь и не сводила с него глаз. Он опустил некоторые подробности, однако описал ход событий в той степени достоверности, в которой им удалось его восстановить. Когда он закончил, Оса сказала:
— А куда ехал Оке? Почему он оказался именно в том автобусе?
Кольберг бросил быстрый взгляд на Мартина Бека и ответил:
— Мы надеялись узнать об этом от тебя.
— Я не имею никакого представления, — покачала головой Оса Турелль.
— А тебе известно, что он делал в течение того дня? — спросил Мартин Бек.
Она с удивлением посмотрела на него.
— А разве вы не знаете? Он целый день работал. А что это была за работа, вам должно быть известно лучше.
Мартин Бек мгновение колебался, потом сказал:
— Последний раз в жизни я видел его в пятницу. Он заскочил на работу перед обедом.
Оса встала и сделала несколько шагов по комнате, потом обратилась к нему:
— Но ведь он работал и в субботу, и в понедельник. Мы вместе вышли из дому в понедельник утром. А ты тоже не видел Оке в понедельник? — Она взглянула на Кольберга, который, пытаясь вспомнить, покачал головой.
— Может, он сказал тебе, что едет на Вестберга-алле, — спросил он, — или на Кунгсхольмсгатан?
— Нет, — после минутного раздумья ответила Оса, — ничего такого он не говорил. У него было какое-то дело в городе. Этим, наверное, все объясняется.
— Ты упоминала, что в субботу он тоже работал? — спросил Мартин Бек.
Она кивнула.
— Да, но не весь день. Утром мы вышли вместе. Я закончила работу в час дня и сразу вернулась домой. Оке приехал вскоре после меня. Ходил за покупками. В воскресенье у него был выходной. Мы весь день провели вместе.
Она снова села в кресло, сплела пальцы рук на подтянутых к груди коленях и закусила губу.
— А он не говорил, чем занимается? — спросил Кольберг.
Она покачала головой.
— Разве он никогда не рассказывал о своей работе? — поинтересовался Мартин Бек.
— Рассказывал. Мы всегда обо всем говорили. Но только не в последнее время. С некоторых пор он перестал мне что-либо рассказывать. Мне даже казалось странным, что он ничего не говорит. Обычно мы с ним обсуждали разные дела, особенно если они были сложными и запутанными. Наверное, он не мог… — Она осеклась и добавила чуть более громким голосом: — А почему вы меня об этом спрашиваете? Вы ведь его начальство. Если вы пытаетесь выяснить, не выдавал ли он полицейских тайн, то могу вас заверить, что он этого не делал. За последние три недели он даже словом о своей работе не обмолвился.
— Дело в том, что ему нечего было рассказывать, — попытался успокоить ее Кольберг. — Последние три недели были необычно скудны на события. Честно говоря, мы сидели без работы.
Оса Турелль изумленно посмотрела на него.
— Как ты можешь это говорить?! У Оке было очень много работы. В последнее время он работал целыми сутками без перерыва!
14
Рэнн посмотрел на часы и зевнул.
Потом перевел взгляд на кровать, в которой лежала забинтованная фигура, а затем стал рассматривать сложную аппаратуру, предназначенную, очевидно, для поддержания жизни потерпевшего, а заодно наблюдал за строгой медсестрой средних лет, которая контролировала эту самую аппаратуру. Она только что заменила пустую бутыль в капельнице. Ее движения были быстрыми и точными, а сноровка свидетельствовала о большом опыте.
Рэнн вздохнул и снова зевнул, прикрыв рот ладонью.
Медсестра сразу же заметила это и бросила на него короткий недовольный взгляд.
Рэнн уже не один час сидел в этой антисептической палате с голыми белыми стенами и холодным освещением, а до этого долго ходил взад-вперед по коридору перед дверью операционной.
Большую часть времени ему приходилось проводить в обществе субъекта по фамилии Улльхольм, которого раньше никогда не встречал, несмотря на то что тот оказался одетым в штатское старшим помощником комиссара.
Рэнн не относился к способным работникам и не выказывал рвения к самосовершенствованию. Он был доволен собой и своей жизнью, считал, что в основном все идет так, как и положено. Тем не менее в силу этих черт своего характера он был полезным, если не сказать образцовым полицейским. Ко всем делам он относился добросовестно и просто, без всякого желания наживать себе трудности и проблемы, которых по большому счету и не было.
К людям в их большинстве он относился доброжелательно, и большинство относилось к нему так же.
Однако даже при его простодушии и простоте восприятия жизни Улльхольм показался Рэнну невероятно занудным и тупым.
Улльхольм был недоволен всем, начиная от зарплаты, которая, конечно же, была слишком маленькой, и кончая начальником полиции, не умевшим управлять твердой рукой. Его одинаково возмущало и то, что детей в школе не учат послушанию, и то, что в полиции слишком слабая дисциплина. С особенной ненавистью он относился к трем категориям людей, которые самому Рэнну никогда не причиняли никаких хлопот и не заставляли напряженно работать головой: к иностранцам, молодежи и социалистам. Улльхольма, например, возмущало то, что рядовым полицейским разрешено отпускать бороды.
