— Повернись, — сказал он.
Она повернулась к нему спиной.
— Красивая.
— Спасибо. Мне так и стоять?
— Нет. Спереди ты лучше.
— Неужели?
Она повернулась кругом и посмотрела на него с тем же самым вожделеющим выражением лица.
— А на руках ты умеешь стоять?
— Во всяком случае, до того, как с тобой познакомиться, могла. Потом в этом уже не было необходимости. Попробовать?
— Не нужно.
— Но я смогу…
Она подошла к стене, перевернулась, встав на руки и упершись ногами о стену. На первый взгляд без всякого труда. Кольберг с интересом смотрел на нее.
— Мне так и стоять? — спросила она.
— Нет, не нужно.
— Но я охотно буду стоять, если это тебе нравится. Если я потеряю сознание, прикрой меня чем-нибудь. Набрось что-нибудь сверху.
— Нет, не нужно, встань.
Она ловко встала на ноги и оглянулась на него через плечо.
— А если бы я сфотографировал тебя в таком виде, — спросил он, — что бы ты на это сказала?
— Что ты подразумеваешь под словами «в таком виде»? Голую?
— Да.
— Вверх ногами?
— А если и так?..
— Но ведь у тебя нет фотоаппарата.
— В самом деле нет. Однако это неважно.
— Конечно, можешь, если у тебя есть такое желание. Можешь делать со мной все, что тебе угодно. Я ведь уже говорила тебе это два года назад.
Он не ответил. А она по-прежнему стояла у стены.
— А что бы ты делал с этими фотографиями?
— Вот в этом-то весь вопрос…
Она подошла к нему и сказала:
— Теперь, по-моему, самое время спросить, зачем, собственно, тебе все это нужно. Если ты хочешь переспать со мной, то у нас есть прекрасная кровать, а если она тебя уже не устраивает, то есть замечательный диван. Мягкий и пушистый. Я сама его сделала.
— У Стенстрёма в письменном столе лежала целая кипа таких фотографий.
— На работе?
— Да.
— Чьих?
— Его девушки.
— Осы?
— Да.
— Наверное, смотреть на это было не слишком приятно?
— Я бы не сказал.
Она нахмурила брови.
— Вопрос в том, зачем они понадобились, — сказал Кольберг.
— Разве это имеет какое-нибудь значение?
— Не знаю. Но я не могу этого объяснить.
— Может, он просто любил их разглядывать.
— Мартин тоже так думает.
— По-моему, благоразумнее было бы иногда приезжать домой и смотреть на это живьем.
— Мартин тоже не всегда проявляет благоразумие. Например, он беспокоится о нас с тобой. По нему это видно.
— О нас? Почему?
— Наверное, потому, что тогда, в пятницу вечером, я вышел один.
— А он что, никогда не выходит из дому без жены?
— Тут что-то не так, — сказал Кольберг. — Со Стенстрёмом и теми фотографиями.
— Почему? У мужчин бывают разные причуды. Она хорошо выглядела на тех фотографиях?
— Да.
— Очень хорошо?
— Да.
— Знаешь, что мне следовало бы сейчас сказать?
— Знаю.
— Но я этого не скажу.
— Не скажешь. Это я тоже знаю.
— Что же касается Стенстрёма, то, может быть, он хотел показать фотографии друзьям. Похвастать.
— Вряд ли. Он был не таким.
— А зачем ты вообще ломаешь над этим голову?
— Сам не знаю. Может быть, потому, что у нас нет никаких мотивов.
— А, значит, ты это называешь мотивами? Думаешь, кто-то застрелил Стенстрёма из-за фотографий? Зачем же в таком случае понадобилось убивать еще восемь человек?
Кольберг долго смотрел на нее.
— Верно, — сказал он. — Резонный вопрос.
Она наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Может, пойдем в постель? — предложил Кольберг.
— Прекрасная мысль. Но сначала я приготовлю бутылочку для Будиль. Это займет тридцать секунд. Как в инструкции. Встретимся в постели. А может, на полу или в ванне — где тебе будет угодно.
— В постели.
Она пошла в кухню. Кольберг встал и выключил торшер.
— Леннарт.
— Да?
— Сколько лет Осе?
— Двадцать четыре.
— Ага. У женщин пик сексуальной активности приходится на промежуток между двадцатью девятью и тридцатью двумя годами. Так утверждает американский сексолог Кинси.
— А у мужчин?
— В восемнадцать лет.
Он слышал, как она помешивает в кастрюльке кашу. Потом она добавила:
— Но для мужчин это определено не с такой точностью, у них бывает по-разному. Если, конечно, это тебя успокоит.
Кольберг наблюдал за Гюн через приоткрытую дверь кухни. Жена была длинноногой, с обычной фигурой и спокойным характером. Она была именно такой, какую он всегда искал, но эти поиски заняли у него больше двадцати лет, и еще один год понадобился для того, чтобы решиться.
Она уже еле сдерживалась, и ей не стоялось спокойно на одном месте.
— Тридцать секунд, — проворчала она. — Бессовестные лгуны.
Кольберг улыбнулся в темноте. Он знал, что через минуту сможет наконец забыть на время о Стенстрёме и красном двухэтажном автобусе. Впервые за последние три дня.
Мартину Беку не понадобилось двадцати лет для того, чтобы найти себе жену. Он познакомился с ней шестнадцать лет назад. Она быстро забеременела, и они так же быстро поженились.
Сейчас она стояла в дверях спальни, словно «мене, текел»,
[5] в измятой ночной рубашке, с полосами от подушки на лице.
— Ты так кашляешь и шмыгаешь носом, что весь дом просыпается, — пожаловалась она.
— Извини.
— И зачем ты куришь ночью? У тебя ведь и без того горло болит.
Он погасил сигарету и сказал:
— Мне очень жаль, что я разбудил тебя.
— Это не важно. Самое главное, чтобы ты снова не подхватил воспаление легких. Было бы лучше, если бы завтра ты остался дома.
