– Да. Я ж тебе объясняю – хотела ее убить. В том смысле, что никто бы ее не нашел…
– Ты хотела стать единственной наследницей, я правильно понимаю?
– Да не важно теперь. Поезжай, она там одна. Да, вот еще что! Скажи ей… Скажи ей, что я не вернусь. Скажи, она поймет. Ну, все вроде бы…
– Женя, постой… Что ты задумала, Женя? Что значит – не вернусь?
– Да так и не вернусь… Оттуда не возвращаются.
– Откуда?
– А сам не догадываешься?
– Женя, остановись, не делай этого… Давай поговорим.
– Да ладно, хватит. Не буду я с тобой разговаривать. Скажи Арине – я не вернусь… А вы живите счастливо. Береги ее. А сейчас езжай, не теряй времени. Все, я отключаюсь…
– Женя! Женя, погоди, прошу тебя! Прошу…
Давая отбой, она с раздражением подумала – во дурак… Лучше бы спасибо сказал за то, что она хочет уйти. Ведь понял же. А если понял, зачем это лишнее трепыхание человечностью – погоди, не делай этого, прошу тебя… Дурак! И за что Арина его полюбила?
Хотя ладно, пусть любит. Пусть будет счастлива.
Она вздохнула легко, будто сбросила камень с души, подставила лицо ветру – как хорошо… И солнце уже вышло. И легкая зеленая тень бежит по холмам, и птицы в лесу дружно поют утренний гимн солнцу и новому дню. И надо не упустить этот короткий миг счастья, надо ловить момент… Надо разогнаться на машине и улететь туда, в солнце. Пусть ее душа знает, что улетела счастливой.
Телефон в ее ладони ожил, и она глянула на дисплей с досадой – ну чего тебе еще надо от меня, Иван, чего? Взял и ворвался в счастливое состояние, с мысли сбил! Да ну тебя…
Она размахнулась, бросила телефон в пропасть оврага, и жалкая музыка вызова всхлипнула издалека, потом исчезла. Отряхнула ладони, развернулась, пошла к дороге. Только бы не сбиться с ритма, не позволить душе испугаться. Не потерять счастливый настрой…
Как она сейчас понимала Кирилла! Наверное, он видит ее? И руку свою протягивает – давай, не бойся?
Машина стояла с распахнутой дверцей, ждала послушно. Женя плюхнулась на водительское сиденье, примерилась глазом, как ловчее перескочить довольно глубокую обочину. Ага, вон там чем-то присыпано, кажется. Наверное, отдыхающие-шашлычники себе переправу организовали – у края обрыва она видела большое кострище. А что, круто, наверное?.. Пикник у обрыва, нервишки пощекотать…
Ну что, вперед?
Рука не дрожала, когда она потянулась, чтобы повернуть ключ зажигания. Повернула… Еще раз… Еще раз! Да что такое, какого черта?!
Машина не заводилась. Никогда такого с ней не случалось, всегда была послушной и безотказной. Эй, девочка моя, ты что, боишься за свое полированное железное тело? Предлагаешь мне самостоятельно сигать в овраг, без тебя? Чтобы я поломала руки-ноги и в конечном итоге осталась живой немощью? Ну, нет… Все равно ты поедешь, моя дорогая…
Женя вышла, открыла капот, задумчиво уставилась внутрь, уперев руки в бока. Ну, и что дальше? В чем дело, где собака зарыта? Одной задумчивости тут мало, надо еще уметь… А с умением как раз и напряг. Придется просить о помощи, делать глупенькое растерянное лицо, может, кто и остановится. Жаль, она не блондинка… И машин как назло нет! Хотя вон, едет кто-то…
Дядька на старом «жигуленке» остановился, высунул из окна помятое лицо:
– Что, доча, сломалась? Помочь?
Интересно, что у возрастных дядек за манера – всех молодых девиц дочками называть? И нагрубить нельзя – обидится и уедет…
– Да, сломалась. Помогите, пожалуйста, если сможете.
– Отчего же не помочь?.. Помогу, конечно.
Дядька оказался кряжистый, одышливый, с пивным пузом. Склонился над капотом, потрогал что-то внутри, произнес деловито:
– Сейчас, девонька, изладим… Не переживай, уедешь. Я эту машину знаю, у моего зятя такая же. Вам же, молодым, обязательно выпендриться надо, а чтоб с ремонтом разобраться, это не… Я вон всю жизнь на «жигуленке» езжу и ничего, сам ремонтирую… Ездит, как новенький. Куда едешь-то, доча? Далеко?
– Да нет… К обрыву хочу подъехать.
– К обрыву? Это зачем к обрыву? Что за нужда?
– Есть нужда. Хочу с обрыва вниз сигануть.
– Да ну? Ишь ты, шутница… Да ты подойди, подойди к обрыву-то, глянь вниз! И сразу охота пропадет шутки шутить!
– Да подходила, глядела. Там до меня уже сиганул кто-то.
– Да, кому-то шибко невесело жилось, если такое удумал… А с другой стороны – бывает минута в жизни, когда очень уж хочется. Сам знаю, пережил. Из-за бабы чуть на тот свет не отправился.
– Что, несчастная любовь, да?
– Не… Баба-то не чужая была, жена родная. Взяла да изменила мне с Петькой, с моим дружком закадычным. Ну, я и того… Временно с глузду и съехал, все, думаю, руки на себя наложу. Я ж ее так любил, падлу!
– И что, передумали?
– Ага, передумал.
– Развелись?
– Не… Зачем развелись? Не… Я, когда успокоился да в здравый рассудок пришел, то подумал – ну изменила, ну и фиг с ним. Прощу ее, заразу, и все дела. Ну, дам в ухо пару раз, чтоб уж совсем успокоиться. Все равно она меня любит, а не Петьку, я точно знаю! И я ее люблю… Любовь, девонька, всегда на помощь приходит, если она есть, конечно. Или я не прав?
– Почему? Правы, конечно. Любовь – это да… Это здорово, когда любовь…
– Ну все, можешь ехать. Теперь заведется.
– Спасибо… Сколько я вам должна?
– Да ничего не должна, поломка пустяковая была. Может, тебя проводить на всякий случай? Куда едешь-то? Может, нам по пути?
– Нет… Вы езжайте, спасибо. А я посижу еще, на солнце посмотрю. Мне торопиться некуда.
– Ну ладно, бывай… Гляди на солнце, коли охота есть. Денек сегодня хороший будет… Бывай!
Дядька уехал, махнув рукой на прощание. Женя села в машину, повернула ключ зажигания. Мотор обреченно дрогнул, завелся…
* * *
Арина вдруг явственно услышала свой стон и проснулась, открыла глаза. Вспомнила, где она находится, тут же закрыла их от испуга. Тело затекло в неудобной позе, но дремота снова сморила ее, будто силой заставила окунуться в сон, досмотреть его до конца. Страшный, страшный сон… Сознание плавало в недоумении, отталкивая картинку, но она была столь явной, что пришло понимание – это не сон, это правда… И тем страшнее была ее беспомощность оттого, что изменить ничего невозможно.
Хотя, если еще немного… Если встать на колени у края пропасти и успеть ухватить Женину ладонь, удержать ее в сонной невесомости… Женя, посмотри на меня, дай руку! В глаза мне смотри… Я вижу, как шевелятся твои губы! Я слышу, как ты говоришь мне что-то! Что это? Я не понимаю! Хотя… Это же стихи! Да, это стихи! Причем довольно странные – как просьба о спасении, как заклинание, как требование любви… И ты уже кричишь криком, я слышу, как ты кричишь: «Полечи меня! Помолчи меня! Поотмаливай!»
