Нет излишества, на которые не были бы способны русский мужчина или русская женщина, лишь только они решили “утвердить свою свободную личность”».
Спиридович Александр Иванович, генерал:
«Генерал Хабалов, со своей стороны, сделал воззвание, приглашая не устраивать демонстрации. И день открытия Государственной Думы, 14 февраля, прошел спокойно. Проектированное шествие не состоялось. Бастовало лишь до 20 тысяч рабочих. На двух заводах вышли было рабочие с пением революционных песен и криками: “Долой войну!”, но были рассеяны полицией. На Невском студенты и курсистки собирались толпами, но тоже были разогнаны. Дума открылась, как выражался депутат Шульгин, “сравнительно спокойно, но при очень скромном внутреннем самочувствии всех”. От Прогрессивного блока было сделано заявление о непригодности настоящей власти. Чхеидзе, Ефремов, Пуришкевич по-разному поддерживали это положение. Так начала свое наступление на власть Государственная Дума».
15 (28) февраля А.Ф. Керенский выступил в Государственной Думе с речью, направленной против верховной власти.
Керенский Александр Федорович (1881–1970) – политический и общественный деятель; министр, затем – министр-председатель Временного правительства, один из лидеров российского политического масонства. Один из активных деятелей Февральской революции 1917 года. В 1918 году выехал за рубеж.
Керенский Александр Федорович, политический деятель:
«У нас <…> есть гораздо более опасный враг, чем немецкие влияния, чем предательство и измена отдельных лиц. Это – система <…> безответственного деспотизма, система средневекового представления о государстве, не как о европейском современном государстве, а как о вотчине, где есть господин и холопы <…>
Вы поняли, где корень зла, вы поняли, наконец, что корень зла – это личный режим, это сконцентрирование вокруг фигуры власти всех подонков общественности, которые не управляют государством, которые не руководствуются интересами государства, которые льстят, восхваляя личные качества человека, заискивают, и получают свои личные выгоды, и делают свои личные карьеры? <…>
Поняли ли вы, что исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима, немедленно, во что бы то ни стало, героическими личными жертвами тех людей, которые это исповедуют и которые этого хотят? Как сочетать это ваше убеждение, если оно есть, с тем <…> что вы хотите бороться только “законными средствами”?!
Как можно законными средствами бороться с тем, кто сам закон превратил в орудие издевательства над народом? Как можно прикрывать свое бездействие выполнением закона, когда ваши враги не прикрываются законом, а, открыто насмехаясь над всей страной, издеваясь над нами, каждый день нарушают закон? С нарушителями закона есть только один путь физического их устранения».
Спиридович Александр Иванович, генерал:
«Он [Керенский – В.Р.] заявил, что “разруха страны была делом не министров, которые приходят и уходят, а и той власти, которая их назначает, то есть монарха и династии”. Слух об этой речи распространился по городу. Премьер Голицын по телефону просил Родзянко прислать ему текст сказанного. Родзянко отказал в присылке текста и заверил премьера, что речь ничего предосудительного в себе не заключала. Голицын поверил и был рад, что не надо начинать нового “дела”. Протопопов же, по обыкновению, перетрусил, и выпад Керенского замолчали. Государю даже не доложили вовремя, и он узнал о том уже после и не от Протопопова».
18 февраля (3 марта) рабочие Путиловского завода потребовали 50 %-го повышения зарплаты. Дирекция завода им отказала, и началась забастовка.
Аничков Владимир Петрович (1871–1939) – банкир и общественный деятель, работник Министерства финансов, а потом деятель белой эмиграции, мемуарист и литератор. После прихода к власти большевиков был арестован, но бежал, присоединившись к белому движению. Позже эмигрировал с семьей в США.
Аничков Владимир Петрович, банкир:
«Что касается рабочих, то я, сталкиваясь с ними, недоумевал и поражался их слабому развитию, их непониманию – в чем же, собственно, должна выражаться свобода. По их понятиям, рабочий считал себя свободным от всяких обязательств перед предпринимателем. Он думал, что может работать так, как желает, а хозяин не только обязан оплачивать его труд, но не смеет делать ему никаких замечаний. Усиленно работать, по-видимому, никто из них не хотел, а лишь требовал сокращения часов работы и прибавок».
В России усилилась политическая нестабильность, проявлявшаяся в «министерской чехарде»: за два года войны сменилось четыре председателя Совета министров и шесть министров внутренних дел. Император Николай II стремительно терял авторитет в обществе из-за «распутинщины», вмешательства императрицы Александры Федоровны в государственные дела (ее окружение обвиняли в подготовке сепаратного договора с Германией) и своих неумелых действий в качестве Верховного главнокомандующего. Отдельные политики уже видели единственный выход из сложившейся ситуации в дворцовом перевороте. Одновременно с этим начались стихийные демонстрации женщин и забастовки столичных предприятий, а потом рабочие вышли на улицы с красными знаменами. На Невском проспекте имели место столкновения с полицией.
Глава третья
Февральскую революцию начали снизу
21 февраля (6 марта) Николай II разговаривал с министром внутренних дел А.Д. Протопоповым, и тот заверил императора в том, что ситуация в столице находится под полным контролем.
22 февраля (7 марта) в Петрограде произошла остановка работы с прекращением выплаты зарплаты на Путиловском заводе – крупнейшем артиллерийском заводе страны, на котором работало 36 000 рабочих.
В тот же день Николай II уехал из столицы в Могилев, в Ставку Верховного главнокомандующего. При этом перебои с продажей хлеба в Петрограде стали совершенно невыносимыми.
Глобачев Константин Иванович, генерал, начальник Петроградского охранного отделения:
«После отъезда государя в Ставку решено было воспользоваться первым же подходящим поводом для того, чтобы вызвать восстание. Я не скажу, чтобы был разработан план переворота во всех подробностях, но главные этапы и персонажи были намечены. Игра велась очень тонко. Военные и придворные круги чувствовали надвигающиеся события, но представляли себе их как простой дворцовый переворот в пользу великого князя Михаила Александровича с объявлением конституционной монархии. В этом были убеждены даже такие люди, как Милюков, лидер партии конституционных демократов. В этой иллюзии пребывала даже большая часть членов прогрессивного блока. Но совсем другое думали более крайние элементы с Керенским во главе. После монархии Россию они представляли себе только демократической республикой. Ни те, ни другие не могли даже себе представить, во что все выльется. Были, правда, пророки и в то время, которые знали, что такие потрясения приведут к общему развалу и анархии, но их никто не хотел и слушать, считая их врагами народа. Таковыми были единственные живые органы, как Департамент полиции, Охранное отделение, жандармские управления и некоторые из дальновидных истинно русских людей, знавшие, с чем придется считаться впоследствии и чего будет стоить России разрушение тысячелетней монархии».
