Прокурор: Да, вы держали перед ним речи и подвергали его домашнему аресту. Вполне по НКПСовски
[18]…
Журавлев: Я награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, я отдавал все свои силы партии и народу.
Прокурор: Откуда у вас такие методы: отец товарища вашего сына генерал Сусайков поручает воспитание своего мальчика лифтерше, а вы, генерал Журавлев, поручаете воспитание своего сына старому дяде – откуда такие методы?
– Нет, я сам лично принимал участие.
Прокурор: Понимаете ли вы, что вы тоже подсудимый? В полутьме отдельных квартир и казенных дач вы растили негодяев и убийц.
Журавлев молчит.
* * *
Суд приговорил Бориса Журавлева к десяти годам лишения свободы, потому что нельзя расстреливать человека, не достигшего восемнадцати лет. Он слушал приговор и улыбался.
Из публики: Знает, что освободят досрочно!
– Знает, что выкупят!
– Сукин сын!
Переделкино 58 г.
1-го апреля за именинным столом у Корнея Ивановича [Чуковского] было решено, что каждый из присутствующих расскажет о подлоге, который ему в жизни пришлось совершить. Дамы поступили просто: они рассказывали случаи из жизни своих приятельниц. Как выходили из положения мужчины, я забыла – они рассказывали после Зощенко, и я попросту их не слушала. А Зощенко рассказал вот что:
– Я расскажу вам сейчас, как впервые возник мой конфликт с обществом и государством…
Я не совершал подлогов… Нет, я не обманывал людей… Даже женщин. Но вот что случилось со мной однажды. Это было в начале тридцатых годов. Я полюбил одну женщину. У нее был муж. И любовник. И она их боялась – и мужа, и любовника. Но всё же, узнав, что я еду в Сочи, Сухуми и Ялту, она сказала, что напишет мне в Ялту до востребования. И сообщит, где мы встретимся. И вот я подумал: я приду в почтовое отделение, назову свое имя, девушка небрежно переберет конверты и скажет: вам письма нет. А я, чтоб попросить ее посмотреть внимательнее, должен быть уверен, что письмо есть. И я решил, что сам напишу себе письмо до востребования. А два конверта труднее будет не заметить, чем один.
Я выдрал какой-то кусок из газеты, положил в конверт и написал: «Ялта, до востребования Михаилу Михайловичу Зощенко». Потом я уехал в Сочи, в Сухуми. Приехав в Ялту, я тотчас направился в почтовое отделение, нашел окошко «До востребования» и назвал свое имя. Девушка перебрала почту и протянула мне письмо – то самое, что я сам себе послал. Я спросил:
– А больше писем нет?
Она ответила:
– Нет.
Я уехал в Одессу и узнал от общих знакомых, что та женщина в Ялте не будет, что мы не встретимся. А если увидим друг друга, так только в Москве. Когда я вернулся в Москву, она уже была там. Вместе с мужем и любовником…
Прошло одиннадцать лет. Я был увлечен одной женщиной. Она пришла ко мне в гостиницу. Мы сидели на диване и разговаривали. И вдруг зазвенел телефон. Говорил директор Зеленого театра. Он просил меня выступить. Мне не хотелось расставаться с этой женщиной, которая была у меня, и я отказался. Он настаивал, но я согласия не дал. Когда я положил трубку, женщина сказала, смеясь:
– Вы, со своей любовью к славе… Как вы могли отказаться выступить перед двадцатью тысячами зрителей? Вы, который так любите свою славу?
Я сказал:
– С чего вы взяли, что я люблю славу?
Она ответила:
– А письмо, которое вы сами себе послали в Ялту?
Я остолбенел.
– Откуда вы знаете? – спросил я.
– Мой муж работал в те годы в Ялтинском НКВД. Письмо на ваше имя было вскрыто, сфотографировано, и все долго ломали голову над тем, что может означать обрывок газеты, который вы положили в конверт. Наконец, было решено: вы послали себе письмо в надежде на то, что работники почты обратят внимание на фамилию и расскажут всем, что в Ялте находится Зощенко. И таким образом все в городе будут знать о вашем приезде. Вот как вы любите славу.
Я не смог ее разуверить. Я не смог ее убедить, что посылал письмо совсем с другой целью. И не раз в моей жизни случалось так, что самый простой мой поступок воспринимался людьми совсем иначе. Не раз еще самым моим простым словам и действиям приписывали смысл, которого они совсем не имели. Так возник мой первый конфликт с обществом… И государством…
Дорогая редакция
[19]
Село Ивановка, Избердеевского района, Тамбовской области. Январь 1959 года
«Дорогая редакция!
Моя мать тяжело больна. Болезнь такая: очень тяжелое дыхание, кашель. С наступлением зимы ей очень трудно. В этом году я был в отпуске после трех лет службы и не узнал своей матери, так состарили ее эти годы. Обняла она меня при встрече, заплакала. Никогда не забуду ее слов, которые она вымолвила со слезами: «Сынок, Петя, как не хочется умирать».
Как я понял, этими словами она просила помочь ей, вылечить ее. Не мог я этого сделать и не мог также сделать и того, что, казалось бы, проще простого.
Как только я приехал, то сразу заметил, что нашу крышу надо перекрыть, так как солома сгнила и во время дождя в крыше вода. Я поинтересовался у отца, почему такая плохая крыша, неужели нельзя попросить в колхозе соломы? Он мне ответил, что не дает соломы Утешев Петр Иванович.
Когда я пришел первый раз к Утешеву, он сразу сказал, что вопрос о соломе решает председатель колхоза «Россия» Соколинский и что надо обращаться к нему.
Соколинский оказался хорошим, внимательным человеком. Он выслушал меня и посоветовал, чтобы я от своего имени написал заявление в правление колхоза «Россия». Так я и сделал: написал заявление, передал его Утешеву и стал ждать результатов. А дни идут, отпуск приближается к концу. Потом, после заседания правления, Утешев сообщил, что мое заявление рассмотрено, солому дадут. Я попросил: нельзя ли пораньше, ведь я помог бы отцу перевезти солому с поля. На это Утешев ответил, что сейчас он не может заниматься соломой, что у него дела поважнее.
После, когда я уже приехал в часть, то решил еще раз написать письмо Утешеву и Соколинскому. Думал, в конце концов, они пойдут навстречу. Но безуспешно, как говорится, ни ответа, ни привета. И пока изба осталась неперекрытой. А пройдет зима, настанет весна, оттепель, снег будет таять, и в избе вода, а как это для больного человека? Да и для здорового нехорошо. А ведь Соколинский говорил мне: «Езжай, матрос, служи спокойно, а мы поможем твоим старикам».
Дорогая редакция, по-моему, в тех краях никогда не приходилось бывать кому-либо из вас, а как мне хотелось, чтобы вы сами убедились, прав я в вышеописанном или нет, и заодно побывали у моих родителей. Моя мать Голышкина Марфа Андреевна и отец Голышкин Александр Васильевич живут по адресу: Тамбовская область, Избердеевский район, Ново-Ситовский сельсовет, село Ивановка.
