Во время II Мировой войны Веберн был не в ладах с нацистами, но смог сохранить голову на плечах в прямом и переносном смысле; говорят, в какой-то момент он даже поддерживал Гитлера, но любые симпатии, которые он мог выражать нацистам, диктовались, скорее, просто германским патриотизмом, чем подлинным согласием с их идеями; фашистского антисемитизма он точно не разделял. Там и тогда любой, кто хотел выжить, должен был очень внимательно следить за собой и своими поступками. В конце войны, когда силы союзников заняли территорию Германии и Австрии, он проживал в доме дочери под Зальцбургом. Ночью 15 сентября 1945 года он вышел на улицу, чтобы выкурить сигару, не желая беспокоить спящих внуков. Вот-вот должен был начаться установленный союзниками комендантский час. Солдат армии США, рядовой первого класса Реймонд Норвуд Белл выстрелил в него и убил на месте, считая, что он замыслил какие-то темные дела, – возможно, потому, что зятя Веберна недавно арестовали за торговлю на черном рынке. Говорят, что Белл был настолько раздавлен чувством вины из-за своего выстрела, что стал алкоголиком и в 1955 году умер.
Альбан Берг (1885–1935)
Чистая глупость
Берг, как и Шенберг с Веберном, был представителем Второй Венской школы. Он исследовал новые идеи атональной музыки, и сегодня многие считают, что он внес богатейший и важнейший вклад в современную музыку (хотя неподготовленному слушателю оценить его явно будет сложно). Берга, пожалуй, можно считать самым популярным из всего окружения школы; в свои произведения он включал и тональные мелодии. Одна из его работ, носящая забавное название «Пять песен на тексты к почтовым открыткам Петера Альтенберга», вызвала много шума. Две из этих «Песен» были исполнены в Вене в марте 1913 года, дирижировал Шенберг. Музыка была настолько непривычной, что аудитория взбунтовалась, и концерт пришлось остановить; его организатор был арестован. Конечно, такая реакция была большим ударом по самомнению композитора. Он был в ужасе и спрятал свои «Песни». При его жизни они больше никогда не исполнялись.
Он в течение семи лет учился у Шенберга, но, в отличие от учителя, который испытывал ужас перед числом тринадцать, придавал особенное значение числу 23. По всей видимости, 23 июля (точно неизвестно, какого года) с ним случился первый приступ астмы, и он решил, что это почему-то важно. Также, возможно, его интересовали работы отоларинголога (вот это словечко!) Вильгельма Флисса. Вообще-то отоларингологи занимаются проблемами уха, горла и носа, но Флисс, помимо прочего, выдвинул теорию того, что у мужчин и женщин существуют циклы сексуальной активности, продолжительность которых у женщин равна двадцати восьми дням, а у мужчин – как раз таки двадцати трем! Эта теория предвосхитила современную концепцию биоритмов. Правда Флисс создал еще одну, весьма развернутую, теорию о связи между носом и гениталиями, так что, вероятно, к его идеям нужно подходить с определенной долей скептицизма.
Каким бы ни был источник его музыкального символизма, Берг был весьма плодовитым композитором, но, как обычно, его финансовое положение не всегда было стабильным. И именно нехватка денег в итоге привела его к безвременной кончине. Его ужалило в спину какое-то насекомое, и развился абсцесс. Его жена, желая сэкономить на врачах, предложила вскрыть его ножницами. Естественно, это привело к заражению крови, и когда его все-таки привезли в больницу, было уже слишком поздно. Он умер в возрасте пятидесяти лет в сочельник. Никогда не проводите хирургические операции самостоятельно!
Уоллингфорд Риггер (1885–1961)
Чертовы собаки
Риггер был одним из первых американских композиторов, который стал использовать двадцатитоновую систему, что хорошо или плохо, в зависимости от вашей точки зрения. В начале ХХ века он дважды приезжал в Германию, чтобы учиться, но окончательно вернулся домой в 1917-м, когда Соединенные Штаты вступили в I Мировую войну. После этого он большую часть жизни посвятил сочинению музыки и преподаванию в различных учебных заведениях штата Нью-Йорк. Некоторые любили его атональные работы, но один критик отозвался о его произведениях, как о «печальных стонах умирающей коровы».
В 1950-е он был вызван в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Там расследовались случаи проникновения коммунистических идей в мир музыки, и, вероятно, члены Комиссии сочли двадцатитоновую систему коммунистическим заговором по подрыву старой доброй тональной американской музыки. Или, по крайней мере, они думали, что Риггер шпионит в пользу тех, кто скрывает свои гнусные планы под личиной наиболее подозрительных стилей «новой музыки». Риггер действительно симпатизировал коммунистам, но, к счастью, практически не пострадал от охоты на ведьм.
В анналах нелепых и бессмысленных смертей он определенно заслуживает почетного места. В 1961 году он буквально оказался запутанным поводками двух подравшихся собак. Споткнувшись, он упал на твердую поверхность и, несмотря на оказанную медицинскую помощь, вскоре умер от последствий полученных травм.
Сергей Прокофьев (1891–1953)
Удачный день, чтобы умереть?
Прокофьев вел интересную интернациональную жизнь. После большевистской революции (в 1918 году) он покинул Россию и уехал в Америку, разумно решив, что его новаторская музыка не найдет признания при развивающихся жестких порядках в родной стране. Вначале он прибыл в Сан-Франциско, затем посетил Нью-Йорк, а в начале 1920-х вернулся в Европу. Путешествуя по Европе, он в начале 1930-х почувствовал, что его тянет на родину, и добровольно вернулся в Советский Союз, где постепенно обнаружил, что здешние понятия о приемлемой музыке становятся все более ограниченными. Он часто попадал под подозрение, а его музыку время от времени называли элитарной и опасной для народа. Советское правительство, кажется, меняло свои взгляды на искусство так же часто, как нормальные люди меняют белье, так что, вероятно, Прокофьев частенько не понимал, в каком положении находится.
Соседи также его не любили, а однажды его выселили из квартиры. Почему? Сосед снизу пожаловался, что он сыграл на фортепиано один и тот же аккорд 218 раз. По всей видимости, этому человеку больше нечего было делать, кроме как слушать доносившиеся через потолок звуки и вести счет.
Жену Прокофьева, с которой они в то время уже не жили вместе, обвинили в шпионаже (скорее всего, несправедливо, просто она была испанкой, а среди властей главенствовали ксенофобские настроения) и приговорили к двадцати годам сибирской ссылки, но сам Прокофьев избежал подобной участи. Однако он пережил несколько сердечных приступов и один раз крайне неудачно упал, из-за чего его здоровье в последние годы сильно пошатнулось.
Он скончался, по всей вероятности, от кровоизлияния в мозг, 5 марта 1953 года – в один день с Иосифом Сталиным, человеком, чья власть причинила ему столько неприятностей. Так как Прокофьев жил рядом с Красной площадью, массы «официальных» скорбящих (то есть людей, которых заставили выражать свою скорбь), занявшие все окрестные улицы, три дня не давали вынести из дома его тело и задержали крохотную процессию, которая сопровождала гроб с ним на Новодевичье кладбище. Во время церемонии пришлось использовать бумажные цветы и комнатные растения, а также запись похоронной музыки из его балета «Ромео и Джульетта». Все живые цветы и музыканты были отправлены на роскошные государственные похороны Сталина, хотя, по некоторым свидетельствам, многие музыканты тайно посвятили свои выступления Прокофьеву, лишь делая вид, что играют в честь Сталина. Главный музыкальный журнал страны поместил краткую заметку о смерти Прокофьева на 116-й странице. Первые 115 были отданы освещению смерти Сталина – типичное проявление советских приоритетов.
