– Как тебя зовут, сын хомо?
– Иван, – так же просто отозвался «просветленный» мохнач. И повторил: – Моя зовут Иван.
Вместо эпилога
Густые колючие ветви высоких кустов-кровососов, покрытые багровыми мохнатыми листочками с острыми, как у бритвы, краями, сплетены так плотно, что образуют непроходимую стену. Она слегка шевелится и издает слабое шипение при появлении любого живого существа, как будто специально предупреждая – здесь прохода нет. И надо быть полностью слепым и глухим, совершенно лишенным инстинкта самосохранения, чтобы сунуться в такие заросли. Потому что природа создала их лишь с одной целью – чтобы, питаясь чужой плотью и кровью, они превращали живое в мертвечину.
Эта плотоядная изгородь, словно граница между двумя мирами – миром жизни и миром смерти. Но за ней, как ни странно, тоже есть жизнь. Около кирпичного строения, затянутого крыш-травой, сидит на валуне косматый «новый человек» в набедренной повязке. Рядом на земле валяется сучковатая дубина. Мохнач с увлечением выискивает в густой шерсти на животе блох. Поймал, придавил ногтями, закинул в рот. Поймал – придавил – закинул в рот. В общем, нео как нео, дитя природы в своем обычном репертуаре.
Если не обращать внимания на странную прическу. Волосы на шишковатом темечке мутанта кем-то аккуратно выстрижены и даже, какое-то время назад, выбриты в кружок. Из-за чего мохнач отдаленно напоминает католического монаха, но очень сильно одичавшего, или, наоборот, обезьяну, решившую принять постриг.
Сбоку от нео распахнутая железная дверь. Сразу за порогом начинается лестница с металлическими ступенями. Она спускается в тесное полуподвальное помещение, в котором нет ничего, кроме нескольких толстых ржавых труб. Но в противоположной стене темнеет еще один дверной проем. За ним скрывается большой подвал.
Впрочем, точно судить о размерах трудно, потому что стены и углы помещения таятся в полумраке. Его не в силах развеять слабое пламя костра, разложенного посредине. Оно лишь выхватывает лица и фигуры существ, расположившихся вокруг.
Их около полутора десятков, все они нео – самцы и самки. Все, кроме одного существа, сидящего в низком кресле странной формы, изготовленном, вероятно, из выкорчеванного пня. Существо похоже, скорее, на человека, чем на мутанта, но очень старого и уродливого.
У него крупная голова с длинными нечесаными волосами; широкий, изборожденный глубокими морщинами, лоб; лишенное растительности, морщинистое лицо с обвисшими щеками; длинный крючковатый нос; и глубоко посаженные глаза с выступающими надбровными дугами.
В общем-то, почти как человек – древний старик или старуха, – если бы не одна жутковатая и примечательная особенность. Глаза существа полностью закрывают непропорционально толстые, как будто набухшие, верхние веки. А вот нижние веки сильно деформированы, вытянуты конусом и отвисают вниз, как хоботки шамов.
Все мохначи сидят молча – и завороженно, с приоткрытыми ртами, внимают словам загадочного существа, которое рассказывает скрипучим голосом:
– Так началась война между Светом и Тьмой. И наступил беспощадный день гнева. И земля тряслась так, что рушились огромные здания и проваливались в бездонные ущелья. А звезды летели с небес и взрывались, сея вокруг смерть. Луна же побагровела и закрыла Солнце. И наступила страшная тьма, и смолкло все.
А затем на мир обрушился каменный град и потоки крови. И возник ужасный пожар. Он уничтожил деревья и растения, и даже трава обратилась в пепел. И по всей Москве не осталось почти никого и ничего. Люди, животные и птицы, испарялись в воздухе от жуткого жара, как капли воды на сковороде. И обращались в прах.
А потом огромная звезда, величиной с Солнце, упала в Водохранилище. Воды выплеснулись из берегов озер и рек, обнажив дно. И все рыбы сгорели в огне. Вода же, вернувшись в берега, стала отравой. Люди пили ее, покрывались жуткими язвами и погибали. А те, кто боялся пить такую воду, в мучениях умирали от жажды.
Над землей царили ночь и ледяной холод. Всё вокруг до самых гор засыпал черный снег, а вода замерзла. И люди, чтобы спастись, рыли норы и прятались в глуби земли. Но ужасному Зверю было мало их мучений. Он стоял на огромном холме, хохотал и выдувал щеками ураганный ветер. А затем выпустил из своего чрева стальных сколопендр, которые пожирали все подряд, что попадется на пути.
И так продолжалось много-много зим, пока Зверь не устал и не уснул. Но из его зубов, которые он выплюнул, выросли прожорливые стальные био. Его волосы превратились в хищных рукокрылов. А из ушей выползли баги, потолочники и другие мутанты, которые заселили Зону Москвы.
Вот так случилось то, что описано в Большой Книге.
Существо замолкает и опускает голову. Словно устало. Нео, сидящие вокруг костра, молчат, потрясенные – даже почесываться забыли. Наконец, одна из самок робко спрашивает:
– Нави, скажи, а где сейчас Зверь? Он больше не вернется?
– Зверь, Мэри, спит в своей норе. Но однажды он проснется. И затрубит во весь голос – так, что содрогнется земля, а реки снова выйдут из берегов. И начнется Армагеддон.
Мохначи в один голос ахают. И торопливо прикладывают ко лбам сомкнутые пальцы, что-то бормоча под нос. Затем все та же, самая бойкая, самка спрашивает:
– А когда он начнется, Нави, этот Арма… дон?
– Боюсь, что скоро, Мэри.
– Это что же, мы все погибнем?
– Погибнем, – отвечает существо по имени Нави. Мохначи опять громко ахают, а Мэри аж взвизгивает от страха. И плачущим голосом вопрошает:
– Нави, но ты же обещала, что мы спасемся.
– Я не обещала. Так сказано в Большой Книге. Мы погибнем, Мэри, если Всевышний не простит нас. И если не появится тот, кто сумеет победить Зверя.
– А он большой, этот Зверь?
– Большой.
– Больше жука-медведя?
– Больше.
– Больше био?
Нави на секунду задерживается с ответом. Она могла бы пояснить своим неофитам, что мощь Зверя и угроза, которую он несет, определяются вовсе не его ростом и весом. Более того, она сама точно не знает, в каком обличье появится Зверь. Но подобное объяснение окажется для примитивных дикарей слишком сложным. Поэтому Нави отвечает просто:
– Думаю, что больше.
– Ох, – говорит Мэри. – Разве такое чудовище кто-то сможет победить?
– В Большой Книге сказано, что сможет. Вы должны верить в лучшее и не совершать новых грехов. И тогда придет новый хомо, который спасет наш мир от окончательной гибели.
– Ох, шибко страшно. – Мэри зябко ежится. – Как бы он не опоздал.
Нави сидит с опущенной головой и как будто бы смотрит на пламя костра. Но если что-то и видит сквозь опущенные веки, то нечто совсем другое. Потому что вдруг произносит:
