Я усмехнулась. Горько до слез. И слезы бежали по лицу, оставляя мокрые дорожки, щекоча кожу.
— А потому что я не проклята, Дим. На мне нет проклятия. Я сама им стала, я стала сосудом для этой гадости. Артефактом, в котором оно хранится. Меня нельзя излечить, потому что я не больна. Я и есть болезнь.
Дима потрясенно молчал.
Молчал, когда я тихо встала с кровати, все еще кутаясь в покрывало, молчал, когда я прошла мимо него, молчал, когда, собрав свои вещи с пола, ушла.
Я не винила его и ничего не ждала.
Во всем виновата только я одна, и расплачиваться только мне. Я уже расплачиваюсь.
Зашла в ванную, включила воду и села прямо на поддон душевой, обхватив колени руками. Теплые капли лились на спину, затылок, лицо и быстрыми ручейками стекали по всему телу. Если бы они так же легко смогли смыть то, что я чувствовала.
А вода все текла и текла по моему лицу, и уже нельзя было понять, где просто вода, а где мои слезы.
Я ведь действительно давно никого уже не винила в том, что произошло. Сначала, конечно, было трудно смириться, просто невозможно. Мне не хотелось жить. Я кричала, плакала, умоляла, просила и снова ругалась. Но две недели с мозгоправами в «Возрождении» дали свои плоды. Я смирилась и всех простила. Тем более что колдуна, проклявшего меня, уже семнадцать лет не было в живых. А вину Максима Леонидовича так и не удалось доказать, хотя мама всегда была уверена, что он — самый главный подстрекатель и заказчик.
И я теперь ее отлично понимала. Верить этому колдуну — сродни самоубийству.
…Тогда в Совете у Стражей Марине было страшно. Очень страшно. Конечно, помещение, в которое ее поместили, не походило на камеру — светло-серые стены, темный пол, мягкий уголок, низкий журнальный столик, заваленный периодикой, цветочки по углам. Но ей все равно было страшно.
Нет, девушка ни на секунду не усомнилась, что ее невиновность будет доказана. Как бы предвзято она ни относилась к Стражам, какой бы страх и панику они ни вызывали, Марина прекрасно помнила, что Стражи всегда добиваются правды и не приемлют лжи. Поэтому ей оставалось сидеть на диване, на самом краешке, готовясь в любой момент, при малейшей опасности, вскочить и убежать, гладить округлый живот и, тупо уставившись в стену, тихо шептать:
— Толя придет, непременно придет и вытащит нас отсюда, все будет хорошо, маленький… Папа нас не бросит.
Тик-так… тик-так… тик-так…
И когда она уже собралась мерить шагами комнату, щелкнула дверь.
Ему даже не надо было представляться. Марина сразу поняла, кто нанес ей визит. Уж слишком знакомыми были черты его лица и темно-серые глаза, в которых сейчас ярким огнем горели презрение и снисходительность.
— Марина Орлова. Сирена.
— Здравствуйте. — Девушка нерешительно встала, не зная, как себя вести и что делать.
— Это не визит вежливости. — Мужчина обошел ее и устроился в кресле напротив, положив ногу на ногу.
Кто бы сомневался.
— Чего вы хотите? — Марина вновь села на диван.
— Чтобы ты исчезла из жизни моего сына. Как можно быстрее. — Максим Леонидович протянул ей чек. Точнее, швырнул через стол. — Этих денег тебе хватит на долгую и безбедную жизнь где-нибудь на краю света. Если родится сын, ты отдашь ребенка нам. Если девчонка, можешь делать что хочешь. Самое главное, чтобы вас не было в жизни Анатолия.
— Он знает?
— Забудь моего сына, дрянь, или ты действительно думаешь, что своим жалким флером и невинными глазками сможешь затуманить голову сильнейшему некроманту?
— Я не использовала против него флера.
— Это решат Стражи. Для меня самое главное, чтобы ты исчезла навсегда.
— А если я откажусь?
Колдун медленно поднялся, лениво поправил часы на запястье.
— Я бы не советовал, поверь, мне хватит сил, возможностей и связей, чтобы убедить тебя в этом.
У нее все похолодело в груди от явной угрозы, которая читалась в холодном взгляде серых глаз.
— Вы не посмеете…
— Правда? И кто меня остановит? Ты? Или твоя мать?
— Я.
В комнату решительно вошел Анатолий. Быстро преодолел расстояние от двери до дивана, привычно обнял девушку, положил ладонь на живот и взглянул на отца:
— Что ты задумал?
— Здравствуй, сын.
— Я же просил тебя не вмешиваться.
— Ты серьезно думаешь, что я позволю своему наследнику ломать жизнь ради какой-то дешевой шлюхи с минимальным резервом?
— Осторожно, отец, — процедил Разин-младший. — Ты сейчас говоришь о моей будущей жене, женщине, которую я люблю.
— Она околдовала тебя, свела с ума…
— Мариш, нам пора. Со Стражами я разобрался.
— До свидания, — пробормотала девушка и ушла, увлекаемая любимым.
Весь путь от комнаты до машины они молчали. Толя заговорил, только когда отъехали на достаточно большое расстояние от Совета:
— Я собрал твои вещи. Мы уезжаем.
— Куда? — тихо прошептала она.
— Брак нельзя заключать, пока ты не родишь, значит, еще пять месяцев вы в опасности.
— Он не остановится, да?
— Не знаю. — Анатолий оторвал взгляд от дороги и мельком взглянул на нее. — Я почти уверен, что не остановится. Поэтому нам необходимо спрятаться до рождения ребенка. У меня есть такое место, про него никто не знает…
— Толь… может…
— Даже не думай, Мариш. Я не откажусь от вас. Никогда.
Никогда…
Папа сдержал свое слово и стал настоящей неприступной и нерушимой стеной, загораживающей нас от всего враждебного мира.
…Сиди не сиди, а проблемы это не решит.
Я выключила воду, выбралась из душевой и принялась методично вытираться огромным белоснежным полотенцем. Когда на теле не осталось ни капельки влаги, быстро завернулась в другое полотенце и решительно открыла дверь.
Димка стоял у самого порога.
— Знаешь, я уже думал, что ты там утонула.
— Что ты здесь делаешь?
— Тебя жду.
— Зачем?
Димка шагнул ко мне и протянул руку, собираясь коснуться ладонью моего лица, но я резко шарахнулась в сторону, при этом умудрилась сильно стукнуться локтем о косяк двери.
— Черт.
— Надо быть осторожнее. — Колдун больше не делал попыток дотронуться до меня, стоял, скрестив руки на груди.
— Спасибо, учту.
— Тань, то, что произошло…
— Ты собираешься меня уволить?
— Чего? Совсем обалдела? Почему ты так решила?
