Он поднял взгляд от листка:
– Но что означают эти результаты?
– Как поймешь, то и будут означать.
* * *
После этого события развивались быстро. Статью опубликовал журнал «Квантовая механика», и телефон взорвался звонками. Просили интервью, рецензий, дюжина лабораторий повторяла опыт, выискивая изъяны в процедуре. И все были уверены, что изъян где-то есть. Интерпретаторы вне научного сообщества сходили с ума. Я интерпретациями не занимался. Я имел дело с фактами.
Например, такой факт: на кратчайшем пути от работы до мотеля ровно один винный магазин. Я объезжал его, вдоль дороги выстраивались деревья – и я не пил. Бывали вечера, когда я не доверял даже кружному пути и оставался на работе – принимал душ в проходной при химической лаборатории на первом этаже северного флигеля, насилуя правила распорядка и всё святое. Меня окружали бутылки со всеми известными человечеству химикатами – сульфатом калия, трехокисью сурьмы, едким калием, сульфидом азота, ферроцианидом железа – всеми, кроме пригодного для питья алкоголя.
Кабинет Сатвика остался на прежнем месте в глубине главного здания, хотя искать его самого все чаще приходилось в лаборатории – он занял комнатушку на втором этаже южного корпуса.
Сатвик тоже занимался условиями эксперимента. Он упрощал, минимизировал, переводил в цифровую форму. Превращал опыт в продукт. Он, как-никак, был электронщик, а громоздкая, неуклюжая установка в зоопарке вопияла об усовершенствовании. Она получила название «хансеновская двойная щель» и, когда Сатвик с ней закончил, стала размером с буханку хлеба – темная коробочка с простым световым индикатором и маленьким удобным контролем. Зеленый – да, красный – нет. Я гадаю, не знал ли он уже тогда. Гадаю, не подозревал ли, какое ей найдут применение.
– Неважно, знаешь ли ты, – сказал Сатвик, когда мы задержались у него в кабинете после первой демонстрации новой установки, и коснулся волшебной шкатулки – своего создания. – Главное – есть ли возможность узнать!
Вентильные матрицы остались в прошлом. В прошлом осталась и его легкая улыбка, и я гадал, какую цену заплатил мой друг за работу над этим проектом. Больше не было рассказов про дочку и жалоб на неурожай на родине. Теперь он говорил только об эксперименте и о своей работе над шкатулкой. Над его рабочим местом я заметил цитату – приклеенный изолентой листок из старой книги:
Возможно ли, что животные – лишь усовершенствованные марионетки: едят без удовольствия, кричат без боли, ничего не желают, ничего не сознают, а их интеллект – лишь видимость?
Томас Генри Гексли, 1859.
14
Это был вечер пятницы. Я, вместо того чтобы прямиком отправиться в номер, зашел в правление мотеля. Розовые фламинго на лужайке перед зданием – этого я никогда не понимал. Мотель, насколько я знал, не был тематическим. Название самое безликое: «Мотель Блэкли». Темная прямоугольная постройка, глазу не на чем остановиться, приземистая трехэтажка с наружными галереями вдоль верхних этажей. Он был точь-в-точь как десятки других старых мотелей, испещривших побережье в этой части света, – и такой же благородной потертости, – но здесь перед фасадом стояли два розовых фламинго из пластмассы. Может, в этом и был смысл. Может, безликому бурому зданию без пары фламинго никак.
Портье на первом этаже, заметив меня, махнула пачкой конвертов.
– Для вас почта, – сказала она. Звали ее то ли Мишель, то ли Марта.
Я взял протянутые ею конверты и заплатил за месяц вперед. Мне казалось, что в мотеле предпочитают постоянных жильцов, у которых можно прибираться раз в неделю. Почту я унес к себе в номер и бросил на стол.
Два письма. Одно аккуратное, деловое. Другое накорябано от руки.
Первое было с работы. Вскрыв конверт, я нашел внутри один сложенный лист бумаги.
«ЛАБОРАТОРИИ ХАНСЕНА
Эрику Аргусу, рабочее место 1246
Подтверждение прямого депозита.
Дорогой мистер Аргус, мы рады сообщить, что вы прошли испытательный срок и переводитесь в постоянные сотрудники. Прилагается премиальный чек на 1000 долларов в вознаграждение за ваши усилия. Ваше жалованье будет с этого момента повышено на 15 процентов. Добро пожаловать в Лаборатории Хансена».
Я положил письмо на стол и стал рассматривать. Я снова и снова перечитывал первую фразу. Постоянный сотрудник. Я толком не знал, что делать. Хотелось то ли плясать, то ли позвонить кому-то. Как положено себя вести в таких случаях? Постоянный сотрудник… – только теперь я понял, что никак этого не ждал. Даже после статьи.
Я достал чековую книжку. Вписал в графу пятьсот долларов. Вложил чек в новенький свежий конверт и надписал адрес сестры.
Я был ей должен больше. Намного больше. Одни чеки за лечение…
Я подумал, не позвонить ли ей – нажать несколько кнопок на телефоне. Хотелось ей сказать… что-нибудь. Хотелось поговорить, рассказать обо всем. Опыты, зоопарк, статья. Я достал телефон из кармана и подержал перед собой, но не сумел себя заставить.
– Этого мало, – сообразил я. Два месяца трезвости. Пятьсот долларов. Этого недостаточно.
И как объяснить ей статью? В ушах еще звучал голос Джереми: «Что она означает?»
Я не стал звонить, закрыл телефон. Скоро, пообещал я себе. Когда еще месяц продержусь трезвым. Когда смогу ей сказать, что сделал что-то стоящее. Тогда позвоню. Я сложил письмо и засунул его в карман.
И только после этого взял второе. С написанным от руки, в спешке адресом. Я взглянул на обратный адрес. Название улицы в Индианаполисе мне ничего не говорило. А вот имя было хорошо знакомо.
Я вскрыл конверт. Внутри один листок.
От руки. Одна строчка.
Я долго смотрел на нее. Удивлялся, как он заполучил мой адрес. Научный мир тесен. Он мог прочитать об эксперименте. А может, совпадение по времени – случайность. Может, из пепла предыдущей работы поднялся новый феникс, и Стюарт расширялся. Пришли в голову и более мрачные мысли. Может быть, он в беде.
«Надо поговорить». Одно-единственное предложение.
Я скомкал листок и бросил его в мусорную корзину.
15
Еще месяц приходили новые письма из новых источников, отфильтрованных по официальным рабочим каналам. Какой-то медик по имени Роббинс, тщательно подбирая слова, выражал свой интерес к проекту.
Эти письма оборачивались телефонными звонками. Голоса в трубке принадлежали адвокатам из тех, что водятся в глубоких карманах. Роббинс работал на консорциум, поставивший себе целью раз и навсегда определить, когда именно возникает сознание у человеческого эмбриона.
Хансеновские давали ему от ворот поворот, пока сумма не стала семизначной.
