– Кстати, о вопросах, – начал я и запнулся, подбирая слова. На руках у меня была всего одна карта. – Вам знакомо имя Брайтон?
Его лицо застыло – на такой короткий миг, что я мог притвориться, будто не заметил. Он покачал головой.
– Нет. Никогда о таком не слышал.
Я смотрел ему в глаза. Впервые за весь разговор я ему не верил.
– Еще до вашего эксперимента, – сообщил я, – у меня был разговор с Брайтоном, и он, по-видимому, знал больше, чем ему следовало. Знал, что вы получите неожиданный результат.
Роббинс молча смотрел на меня.
– Так откуда он мог знать? – поторопил я. – Кто вам этот Брайтон?
– Мне не знаком человек с таким именем.
Ложь была написана у него во все лицо. Я еще поднажал:
– Кто и откуда мог знать, что у вас получится?
– Может быть, догадался? Или вы его неправильно поняли.
– Может быть, – кивнул я, ни на секунду в это не поверив.
– Если кто-то знал, – сказал он, – безумно жаль, что он не предупредил меня. Я бы уклонился от внимания журналистов.
Роббинс вдруг встал из-за стола. Мне было подумалось, что это конец разговора, но он, вместо того чтобы попрощаться, развернулся к балконной двери. Не открыл, а просто постоял в ломтике солнца, упавшего сквозь стекло. Выглянул в окно, скрестил руки на груди.
И заговорил, не поворачиваясь ко мне:
– Знаете, до недавнего времени я не стал бы уклоняться от сложностей. Я всегда стремился быть твердым в вере. Вот почему ваш опыт так соблазнял меня. Я думал, что найду ответ.
– На что ответ?
– На старейший из всех вопросов. Может быть, единственно важный. Что мы? Тело? Я приобрел знания по множеству проблем, которые редко укладываются в одной голове, и, добившись этого, понял, что вера моя слаба. Теперь я могу это сказать. Могу признаться. – Я увидел, как его взгляд нашел мое отражение в стекле. – Вы мальчиком не удивлялись, как могла возникнуть жизнь?
– Я больше увлекался математикой.
– В мединституте я изучил эндокринную систему и кровообращение – все эти клапаны и рычаги организма – и не увидел ни смысла, ни цели, кроме бесцельного поддержания функции клеток. Безусловно, все это очень сложно устроено, но не говорит о присутствии души. Под оболочкой не горит огонек. – Он неторопливо кивнул, словно возвращаясь к особенно темному отрезку жизни. – И то, что верно в этом плане, верно и для всего мира. Как клетка возникает из существовавших до нее клеток, так и во Вселенной прослеживается бесконечная непрерывная цепь событий, связующая ее с первопричиной – с «неподвижным движителем» Аристотеля. Существует ли смысл жизни, ее сверхзадача? Я искал, и я спрашивал себя, где во всем этом Бог – причина, не имеющая причины. Есть ли в нем необходимость?
– Это религия, а не наука.
Он снова поймал мой взгляд, отраженный в стекле.
– Был один ученый, Стивен Вайнберг, его часто цитируют: «Чем более постижимой представляется Вселенная, тем более бессмысленной она кажется».
– Я помню эту цитату.
– Разве вы не видите, что именно это дал нам ваш опыт?
– Что же?
– Свет под оболочкой, – произнес он. – Смысл всего. Он существовал с самого начала.
Отвернувшись от окна, Роббинс вернулся к столу, упал в кожаное кресло.
– Вы не знали, что я – один из близнецов? Не знали. Так и есть.
Я попытался представить себе мир, где их двое.
Он, словно прочитав мою мысль, продолжил:
– Брат умер при родах.
– Очень жаль.
– Мальчиком, в католической школе, я пытался понять, как мы с братом обрели душу, находясь в одном теле. Душа этого тела разделилась надвое? Или на то краткое время, что мы были едины, в одной бластоцисте содержались две души, чье присутствие и вызвало разделение на два тела? Двоение – несомненно, ошибка, но какого рода? Может, присутствие двух душ вызывает раздвоение, а не порождается им. Или, может, у нас с братом была одна душа на двоих? Кому она досталось: мне или ему? Или у нас была общая душа?
Теперь я начал понимать, какой демон его терзает. Такое детство могло сформировать этого взрослого. Врач, ставший пастором, ставший… чем бы он ни стал, он сидел передо мной.
– А что же люди, у которых вовсе нет души? – продолжал он. – Кальвинисты учат, что нам еще до рождения предопределено, кто будет спасен, а кто нет. Может быть, они правы?
– Не думал, что вы кальвинист.
– Никогда им и не был, – ответил он. – Помнится, жизнь и прежде заставляла меня размышлять о том, что нас разделяет. Откуда берутся убийцы? Я смотрел в глаза этих людей и не видел ни сожаления, ни раскаяния – они просто не думали о чужих жизнях. Можно ли, глядя в лица ближних наших, не задуматься, что есть среди нас и лишенные искры человечности?
– Что вы вздумаете проверять в следующий раз? – съязвил я. – Тест на социопатию?
– Посягнув на право, принадлежащее одному Господу, мы сами навлекли на себя катастрофу.
– Какое право?
– На истинное зрение, разумеется, – на распознание в человеке сознания или отсутствия такового. – Он помрачнел. – Эксперименты меня больше не интересуют. Не вы один теряете людей.
Смысл его слов дошел до меня не сразу, но, когда это случилось, я словно под поезд попал.
– Кого вы потеряли?
По лицу Роббинса было видно, что проговорился он нечаянно. Он медленно улыбнулся и промолчал.
– Зачем вы солгали про Брайтона?
– Говорю вам, это имя мне неизвестно.
Посмотрев на него, я вдруг догадался:
– Так вот зачем вам охрана!
Он тихо хихикнул. Если раньше взгляд его был усталым, то теперь совсем погас.
– За одними тайнами мы гоняемся. От других бежим. Как неживое порождает живое? Что мы: ткани или искра? И последняя тайна – та, на которую однажды каждый получит ответ.
– Это какая же?
– Что станется с горящим в нас огнем после смерти? Я пока не готов искать ответа.
– Я тоже.
– Тот, кто верит в Бога, мистер Аргус, неизбежно верит и в дьявола. Спросите себя, кто из двоих к вам ближе? Мне случалось терять веру. Какая великая ирония в том, что встреча с дьяволом может привести человека к Богу!
Рука его шевельнулась под столом. Едва заметно.
– Но иногда, – закончил он, – я мечтаю вернуться к неверию.
Дверь в кабинет открылась. Он, видимо, нажал кнопку вызова охраны. Итак, разговор окончен.
– Я выступлю с проповедью, как вы просили, – пообещал Роббинс, – но теперь вам пора идти.
Вошли четверо рослых мужчин. Двое бритоголовых, двое с военной стрижкой.
