Крыша прогибалась. Слишком быстро все происходило. У меня на глазах середина кровли словно соскользнула сама в себя: отверстие, сперва всего в несколько футов, быстро расширялось, в черной дыре светился огонь, клубился темный дым – и я понял, что пожарных могу и не дождаться.
Я кинулся к внешнему краю, подальше от провала посередине. А потом вспомнил про сараюшки, которые заметил, когда на территории подстригали газоны, – постройки прилегали к задней стене склада.
Добравшись туда, я свесился через край.
Вот они.
Подо мной был серебристый прямоугольник. Покатая крыша. Все равно высота больше второго этажа, но выжить реально.
Я присмотрелся к крыше. И внес поправку.
Возможно, а не реально.
За краем прямоугольника виднелись бетонные бортики, деревянные ящики, мусорные бачки.
Развернувшись, я поискал взглядом что-нибудь подходящее на крыше.
Сирена стала ближе, звучала уже с территории. Разбитые окна внизу светились огнем. Пожарные обо мне не знали, а рисковать перебежкой по провалившейся крыше к фасаду, где они могли бы меня увидеть, я никак не собирался.
Это был не простой пожар – ад. Пылающее горнило. От жара у меня запекались подошвы. Время было на исходе.
Я свесился через край.
Смотрел вниз, выискивая, за что ухватиться – хоть на несколько футов сократить расстояние до земли.
Ничего такого не было.
Отвесная шлакоблочная стена. Темнота позади проросла светом. Я повернул голову. На крыше ближе к фасаду образовалась новая дыра. Меня ударила горячая волна. Время истекло.
Я свесил ноги с крыши, сдвинулся на самый край.
И упал в пустоту.
Меня спас уклон железной крыши – он перевел инерцию падения в круговой момент.
Я ударился подошвами, чуть согнув ноги, и колени сразу подкосились. Потом я грохнулся на зад и покатился под уклон – затем о листовое железо ударились плечи и голова, искры брызнули из глаз, а ноги уже сорвались с края, и я закувыркался в воздухе, достаточно светлом, чтобы разглядеть встречающий меня штабель досок. Приземлился я жестко, но плечами, что спасло череп, а потом с треском ударился правым бедром, расщепив доски, растянулся плашмя, так что из груди вышибло дух, перекатился и замер.
* * *
Я запекался в зареве пожара.
Прохладная рука легла на лоб. Я не понял.
Сирена орала все громче. Надо мной к небесам поднималось пламя. Склад. Что я делал на складе? Мысли разбились всмятку. Я припомнил стоянку. Машину Сатвика.
– Где Сатвик?
– Ш-ш-ш! – ответил мне голос.
– Где я?
– Лежите, – произнес женский голос, – скорая едет.
Лицо у нее оказалось в крови. Она была моложе меня. Не старше тридцати. Капюшон серого дождевика прикрывал светлые, песочные, волосы. Бровь рассечена старым шрамом. Другой шрам, посвежее, розовел на подбородке. Кровь шла у нее из носа; утираясь, женщина размазала ее по щеке. На дождевик капало.
Становилось жарче.
Она встала, ухватила меня за лодыжки и потянула.
Почувствовав бетон плечами, я приподнял голову. Она оттащила меня за мусорный бак, подальше от пожара и рева пламени. И упала рядом.
– Что случилось? – спросил я.
Женщина не ответила.
Она снова опустила прохладную ладонь мне на лоб. Двух пальцев у нее не хватало. Левого мизинца от второго сустава, и кончика безымянного. Старые, давно залеченные раны.
– Где он? – спросил я. – Где Сатвик?
– В нехорошем месте, – сказала она.
Снова накатило головокружение и боль, словно добела раскаленный нож воткнулся в висок. И мир почернел.
* * *
– Эй?
Я перевернулся, поднял голову. Голос поодаль.
– Эй, там!
Кричал бегущий ко мне пожарный. Крупное тело, юное лицо.
Я огляделся. Женщина исчезла.
– Вы в порядке? – спросил великан-пожарник, опускаясь на колени.
Я помолчал. Потом выдавил:
– Голова!
– Обгорели?
Я не отвечал. Вместо ответа поднялся на ноги и с его помощью обошел склад.
Дюжина пожарных боролась с огнем. Две машины стояли на безопасном расстоянии, на парковке. Шланги змеились по мокрой, исходящей паром площадке. Повсюду вращались красные фонари сигналов. Мне привиделась другая ночь – давняя, у нашего дома. Красные сигналы. Безликие полицейские и слова из-под воды.
Не считая пожарных машин, на стоянке была только моя. Чего-то не хватало, но я не мог сообразить чего.
Я оглянулся на склад, над крышей которого с ревом билось пламя.
– Вы обгорели? – спросил пожарный.
Я оглядел себя, увидел почерневший рукав. Оборванный, опаленный манжет.
– О… – сказал я, и мир закружился огоньками. Я сел.
Пожарный крикнул через плечо:
– Эй, здесь нужна помощь!
23
В глаза бил свет.
– Как вас зовут?
Говорил фельдшер пожарной службы. По-моему, он уже не раз повторял этот вопрос, хотя я плохо запомнил.
– Эрик Аргус, – ответил я.
– Как вы себя чувствуете?
Я не разбирал слов – только бессмысленные звуки. Попробовал сконцентрироваться.
– Вам больно? – Он склонился надо мной. Бледное круглое лицо, густая узкая бородка. Кожа – вулканический ландшафт в шрамах от угрей.
– Нормально, – отозвался я.
– Как вам кажется, встать сможете?
– Все нормально. Ничего не болит.
– Сколько вам лет?
Я задумался. Не мог вспомнить.
– Двадцать восемь. Или двадцать девять.
– Вас контузило.
– Нет, я в норме, – повторил я. – Ничего не болит.
Я попробовал сесть, но меня удержали.
– Нет, не в норме.
– Где мой друг?
– Кто?
– Я в норме, – сказал я ему. И огляделся. Горящий склад. Я пытался вспомнить. Случилось что-то ужасное.
– Двадцать восемь или двадцать девять, – сказал я.
* * *
Потом запомнилась машина скорой помощи.
Над головой свисали со стены стетоскопы.
Орала сирена, я сто раз слышал ее вой, но впервые – изнутри.
Я лежал на спине, смотрел в потолок, чувствовал движение машины в пространстве. На поворотах стетоскопы отклонялись от стены, словно менялся вектор гравитации – серебряные монетки на концах черных трубочек. Они раскачивались над моим лицом при каждом повороте – медленный танец стетоскопов. Феномен. Я его наблюдал.
