– Можно и так это понимать.
Я поднес руку к сфере. Прохладная.
– С какой степенью точности?
Он рассмеялся.
– Таким количеством полигонов не утруждает себя сама реальность.
* * *
Вырвавшись на свободу после колледжа, я развлекал себя разработками, которые никогда не удалось бы продать. Говорил себе, что занимаюсь теорией.
Мне не приходилось возиться с пользовательским интерфейсом и беспокоиться о себестоимости. Перегрев можно было сбрасывать, поставив вентилятор помощнее или водяное охлаждение. Установка могла получиться громоздкой и уродливой. Лишь бы нашелся подходящий материал.
Стюарт шагнул ко мне, встал рядом, так и не сняв с плеча дробовик.
– Когда мы только начинали, – заговорил он, – я думал, что года через два наука признает квантовую механику шаманством.
– Разве шаманство, если его изучать, не становится наукой?
– Тебя послушать, все окажется наукой.
Я вглядывался в прозрачный кварц, отыскивая в нем изъяны.
– Просто подумалось.
Я испытывал логические пределы теории, использовал ее порочные круги. Мысленные эксперименты – не более того. Опыт с двойной щелью тоже можно было назвать мысленным экспериментом. Меня, как кончик языка к больному зубу, тянуло к пробелам в теории. Хотелось ткнуть пальцем туда, где мир оказывался не таким, каким представляется.
В памяти всплыли мои же слова:
«Математика смертельно серьезна».
Стюарт долго ждал моего ответа.
Сфера – это сфера. То, что внутри, – ограненный кристалл.
* * *
– Вдохновил нас, как мне помнится, прорыв в фотографии.
А именно – фемто-фотография Рамеша Раскара – способ записывать свет на видео. Изображение замедлялось до миллионных долей секунды, так что даже фотоны на нем еле двигались. Я тогда задумался, не сработает ли тот же принцип для разбивки реальности на дискретные пакеты информации. Что, если удастся выявить зернистость самого реального мира?
Гениальность Раскара позволила ему с помощью фемто-фотографии заглянуть за угол. Изловить свет, замедлить его до измеряемой скорости, так что можно анализировать его скачки. Записать, как фотоны рикошетируют от твердых тел, обнаружить их отскок к датчикам. Ключом был временной интервал. Чем дальше расположен объект, тем больше времени требуется отраженному свету, чтобы вернуться к источнику. Летучие мыши создают для себя трехмерную картину мира с помощью отраженного звука – точно так же можно собрать карту по отраженному свету.
Я видел те снимки. Коридор освещается, компьютер ведет запись. На экране, за углом, медленно проявляется из помех изображение. Возврат срикошетивших фотонов – одного из миллиона, из сотен миллионов – создает изображение, по кадру в наносекунду.
Теоретически предполагается существование квантовых частиц-переносчиков, двигающихся не только в пространстве, но и во времени. Проследив путь частицы во времени, можно создать такую «карту рикошетов» и, реконструировав изображение согласно времени отскока, заглянуть за угол, в предыдущее мгновение. Воспроизвести его.
Теоретически при наличии достаточно сильного излучателя частиц и соответствующей компьютерной мощности можно продвинуться в прошлое вплоть до объединения четырех сил, действующих в мире, – до Большого взрыва и дальше вперед. Лишь бы нашелся способ измерить временной интервал. Так некогда морякам требовалось точное время для определения долготы. Время в данном случае определяется глюонами – переносчиками кварковых взаимодействий.
Стюарт снял с плеча дробовик.
– Попинаем шины? – предложил он.
– С удовольствием.
Он прошел вдоль стены, вдоль шкал и кнопок.
– Смотри в шар, – велел он и, прислонив ружье к панели, упал во вращающееся кресло.
Я смотрел в шар. Я прикипел к нему взглядом. Прозрачный, как пустой стакан для виски, пока не шевельнешь головой, – а тогда проявляется картина.
– Готов? – спросил Стюарт. – Тронь ее.
– Что?
– Коснись сферы.
Я положил ладонь на гладкую поверхность.
Миг спустя мелькнула вспышка – импульс света, но не просто света: от него у меня загудела голова. На миг я ощутил разряд, слабую ауру в поле зрения, как бывает при мигрени, но свечение быстро померкло и пропало.
– Ты как? – спросил Стюарт.
– Голова.
– Это побочный эффект, он сразу пройдет.
– Побочный эффект?
Впрочем, он не ошибся, голова у меня уже прояснилась, и зрение стало четким, нормальным.
– Теперь смотри, – сказал Стюарт.
Я обернулся и увидел в шаре себя. Кристально-четкое изображение, как на телеэкране с высоким разрешением. Моя застывшая рука, протянутая к шару.
– Черт побери!
– Идеальное воспроизведение, – сообщил Стюарт. – Вплоть до пряжи носков.
– Так изображение трехмерное?
– А ты смотри.
И тут я увидел, что картина меняется; меняется угол зрения, будто сфера поворачивалась, и размер – словно камера удалялась. Я осмотрел комнату, отыскивая объективы, способные дать такое изображение, – их не было.
– Объективы ищешь? – спросил Стюарт.
– Где?
– Нет их. Только сенсор. – Он кивнул на белую тарелку под потолком.
– Не понял?
– Она создает трехмерную модель всей комнаты. Как в видеоиграх. Ты в нее тоже попадаешь. Картину можно разворачивать, чтобы увидеть с любой стороны. Угол зрения регулируется вот так.
Он повернул маленькое колесико управления, и картина в сфере изменилась, открыв новую перспективу.
– Потрясающе.
– Это пустяки. Смотри дальше.
Он склонился к клавиатуре, отбил серию команд. Послышался шум помех, и картина в сфере дернулась. И начала раскручиваться назад. Я увидел, как отодвигается от шара моя рука. Увидел, как я поворачиваюсь от шара к Стюарту. А потом все затуманилось.
– Она движется!
– Да, черт возьми, она движется, и это еще не самое удивительное.
– Ты вел запись?
– Нет, тут другое. Давай покажу.
Стюарт вышел на середину комнаты. Дотянулся до свисающего с потолка кабеля.
– Это источник питания сенсора. – Он выдернул провод из гнезда. – Вот, сенсор отключен от питания. Никакой записи не ведется. Теперь коснись сферы.
Я послушался. На этот раз изо всех сил растопырил пальцы. Кварц стал теплее температуры тела. За несколько секунд работы прогрелся на дюжину градусов.
