– Готов?
– Да.
Он снова вставил провод в гнездо.
– Теперь сенсор подключен. Вспомни, когда я его включил, твоя ладонь уже лежала на сфере.
Он коснулся панели, и снова мелькнула вспышка. Звук отдался в костях. Снова боль, снова размытость зрения. Все быстро прошло.
В сфере возникла картина. Я, стоящий у сферы, ладонь на кварцевой поверхности – как в идеальном зеркале.
– Руку не убирай, – предупредил Стюарт.
– Хорошо.
– Теперь смотри внимательно.
Он щелкнул по циферблату, и картина сдвинулась. Я увидел, как мои растопыренные пальцы соскальзывают, рука отодвигается, я отступаю от шара и отворачиваюсь. Картина замерла.
Он проиграл ее еще раз. Я все смотрел, отыскивая ошибку. Ошибки не было. В шаре был я, прокрученный задом наперед. Три секунды – пока рука тянулась к сфере. Стюарт крутил запись снова и снова.
– Но ведь, когда я это делал, сенсор был отключен, – напомнил я. – Как он мог записать движение?
– Тут много ограничений, – ответил он. – Пойми меня правильно. Продолжительность каждый раз другая, но обычно меньше пяти секунд. И дальность восприятия сильно ограничена – действует только в определенном радиусе.
Стюарт повернул ручку на панели, и изображение, отодвинувшись на десяток футов, выцвело. Новый поворот ручки – оно приблизилось.
– Легкой подстройкой сенсора можно изменять радиус восприятия. Поначалу было всего несколько футов – не многим больше радиуса самой сферы, – а теперь охватывает почти все помещение.
– Все равно не понимаю, как сенсор мог что-то записать без питания.
– Сенсор записывает не состояние фотонов, – сказал он, – а рикошет.
Я посмотрел на него. И я понял. Я понял, что он создал. Во всем величии.
– Черт побери! – вырвалось у меня. Стюарт вовсе не записывал движения. Он делал моментальный снимок: остальное собиралось по данным от рикошета частиц. – Ты научился проигрывать картины случившегося до начала записи.
– Потому я всех и разогнал, – кивнул он. – Всех, кто помогал собирать сферу и разрабатывал алгоритм анализа данных. Потому я и написал тебе. Это всего лишь прототип, но эта установка переменит все правила игры. Эта камера способна увидеть что угодно. Всё.
– Даже прошлое. – Стюарт кивнул. – Если мир узнает, кое-кто будет недоволен.
– Всякий, у кого есть что скрывать.
– Преступники, – подсказал я. – Власти.
– Это еще не худшее, Эрик.
Он подошел к кабелю и снова его выдернул.
– Ты сказал, запись длится пять секунд.
– Обычно, – напомнил он.
– Но не всегда?
Он улыбнулся.
– Если изучать шаманство, оно станет наукой?
Это было сказано так, что я задумался.
– Что ты видел?
– Один раз мы ушли в прошлое на восемь секунд. А один раз еще дальше.
– Насколько дальше?
– Достаточно, по-моему. – Он, кажется, хотел замолчать, но продолжил: – По-моему, она иногда путается.
– С чем?
– С тем, что видит. В какое прошлое заглядывать.
Он вернулся к панели управления. Подобрал прислоненное к ней ружье.
– Мне случалось видеть то, чего на самом деле не было.
Я ждал объяснений.
Стюарт положил дробовик на плечо и через комнату прошел к сфере. Встал рядом со мной.
– Я видел это в сфере, но не в реальности.
– Что?
– Точно не знаю. Это всегда на грани.
Я оглядел комнату. Хаос. Тяжесть достижения. Закрытие компании. При таких условиях человеку недолго сломаться.
– Может быть, ты видел отражения? – предположил я.
Стюарт кивнул.
– Я в первый раз так и подумал. – Он устало смотрел на меня. – Может, я бы и сейчас так думал, если бы не записал их. Хочешь взглянуть?
Он вернулся к панели, поработал рычажками.
Сфера осветилась. Я шагнул к ней и увидел внутри комнату. Увидел Стюарта с дробовиком в руках.
– Это было снято несколько месяцев назад, – сказал он. – На самом краю зрения я кое-чего не смог хорошенько разобрать.
Прищурившись, я склонился ближе. Ничего неожиданного, просто Стюарт. Изображение Стюарта, стоящего у самой сферы.
Тот продолжал:
– Если прокрутить сцену дважды подряд, получается отчетливее. И можно, приблизив, увидеть самого себя, заглядывающего в сферу. А еще приблизив, увидеть сферу внутри сферы. Так я увидел в первый раз – случайно. И стал смотреть дальше.
Я задумался о побочных эффектах, упомянутых Стюартом. Вспомнил головную боль при включении установки. Как она скажется, повторяясь раз за разом? Дюжину раз в день? Не увидишь ли то, чего нет?
– Вот, – сказал Стюарт.
Я взглянул, и у меня отвисла челюсть. В сфере виднелась фигура – легкая неправильность. Тень на грани восприятия. Ее можно было принять за что угодно или вовсе не разглядеть – пока она не шевельнулась. Когда она сдвинулась, сдвинулось и мое восприятие.
– Вот здесь я могу замедлить, – сказал Стюарт.
Картина вдруг приблизилась и стала раскручиваться, но я уже не видел тени – только ту же картину, а потом на ней появился Стюарт, приближающийся к сфере с дробовиком. Новое увеличение показало саму сферу – отчетливо и ярко, как если бы по телевизору показывали телевизор.
Я взглянул на настоящего Стюарта у панели. Я снова обернулся к записи.
Я смотрел, как Стюарт на картине вглядывается в сферу. Я видел, как он видит то, что видели мы: странную тень в комнате внутри сферы – тень его самого. Другую его версию, стоящую там, где он не стоял. А потом Стюарт-на-картине снял ружье с плеча. Отступил на три шага назад. Поднял ружье и выстрелил.
Кварц брызнул осколками, и сфера погасла.
* * *
Стюарт отошел от панели и присоединился ко мне.
– Я думал, что сумею исправить, – сказал он. – Думал, что, начав сначала, исправлю ошибки, но ничего не вышло. Два месяца я подбирал замену кварцу, а когда снова включил, увидел эту тень на краю. Вроде параллельной версии самого себя. Я знаю, он здесь. Где-то. – Стюарт обвел рукой комнату. – Или, может быть, здесь, внутри.
Я посмотрел на пол и понял вдруг, что осколки вовсе не стекло – это идеальная баллистическая картина на темно-сером цементе, с центром разлета на центральном возвышении. Я оглянулся на то место, где в комнате стояла тень.
Идеальная картина разлета осколков, за исключением двух мест. Два пустых от кварца пятна длиной в фут – словно там кто-то стоял.
