Она покачала головой.
– Он скрывается там же, где всегда скрывались ему подобные. На виду.
«Подходяще, – подумалось мне. – Как с частицей, у которой можно знать либо координаты, либо скорость. Но не то и другое вместе. Мир стоит на тайне».
– А как вас зовут? – спросил я.
Она отвернулась от огня, затерялась в тени, и я не мог разобрать, что выражает ее лицо.
– Вот уж что тебя должно волновать в последнюю очередь. – Она замолчала, и я уже думал, что ничего больше не услышу. Но внутренний спор, который она вела, прорвался наружу. – Мерси
[2],– сказала она. – Можешь звать меня Мерси.
35
Утром меня разбудили голоса. Потом отдаленное скворчание жира на сковородке. Я открыл глаза – в тысячи дырочек сквозь крышу лился свет. Может, это были пулевые отверстия. Или железо проржавело насквозь. В дождь наверняка протекает, как жалюзи.
Я сел. Одеяло в передней части трейлера оказалось сложено аккуратным квадратиком. Мерси уже вышла, разговаривала с Хеннингом. Я их слышал, но не видел – голоса доносились снаружи.
Усилием воли я заставил себя шевельнуться, приподнялся, опираясь на стальной борт. Плечи вопили от боли, но я не позволил себе издать ни звука.
Мерси вернулась. Выглянула из-за угла.
– Встал? Как себя чувствуешь?
– Жив, – только и сказал я. В животе у меня крутило, но не от голода. Секунды три я думал – вырвет, а потом и правда вырвало, выплеснуло желчь и кислоту, от которых защипало в глазах и забило нос. Я пытался дышать носом, но он был забит кровью. Я ощутил влагу на руке, на которую опирался.
– Ты в порядке?
Ей пришлось спросить дважды, пока тошнота прошла и я сумел ответить.
– Нормально, – сказал я. На долгие разговоры сил бы не хватило.
– Ты заболел? Грипп или что?
– Нет, – ответил я выгоревшим, ужасным голосом. – По утрам хуже всего.
Она подошла, осторожно переступила блевотину, держа в руке мясной нож.
– Можно снять и эту ленту.
Когда в семь утра к тебе приближается незнакомка с ножом, а ты провел всю ночь связанным, это не худшее, что можно услышать.
– Вытяни руки.
– Спасибо, – кивнул я.
Я сел прямо и держал перед собой руки, пока она занималась делом. Поднесла нож, прикидывая угол, под которым лезвие не рассекло бы мне запястья.
– Не меня благодари. Он позволил тебя развязать в основном потому, что я напомнила – тебе нужно в туалет. Сказала, что я не справлюсь, так что заниматься этим придется ему.
Будь во мне силы на улыбку, я бы улыбнулся.
– Хорошая мысль.
Но прозвучало это чуть слышно. С голосом становилось не лучше, а хуже. Мне бы воды. Ну и вид, наверное, был у меня: больной, растрепанный после ночи в ящике.
Нож проткнул ленту, и Мерси стала потихоньку пилить, а я старался пошире развести руки. Чувствовал, как холодная сталь задевает кожу.
– Теперь осторожно, – предупредила Мерси. – Без резких движений. Если что, зашивать придется твоими шнурками от ботинок.
Последний рывок ножа разрезал ленту, и руки мои разошлись в стороны. Занемевшие суставы не сразу поверили в свободу. Лента осталась на предплечьях, зато я снова мог шевелить плечами. Я медленно развел руки, поднял их над головой.
– Извини, что пришлось тебя связать, – сказала она. – Предосторожность. Идем, завтрак сделали и на тебя.
Я вслед за ней выбрался из трейлера на грязный цементный пол. Солнечный свет не украсил помещения. Разор был куда больше, чем мне вчера показалось. То, что я принял за груду мусора, днем превратилось в кустик, проросший в углу сквозь трещины пола. Люди отсюда ушли не годы – десятилетия назад. Ни в одном окне не осталось стекол, ветер свистал насквозь. За окнами виднелись другие здания, по ту сторону бывшей улочки. Куда ни глянь, я видел бетонные и стальные коробки. Старая фабрика, а может, какая-то военная база.
Я подошел к костру и сел.
Завтрак вышел куда лучше ужина. Яичница с беконом, приготовленная на стальном противне над открытым огнем. Все это походило на вылазку за город, только с жестяной крышей высоко над головами. Покончив с яичницей, я спросил:
– Насчет туалета?
– Покажи ему, – велела Мерси.
Хеннинг, поднявшись, провел меня сквозь узкий пролом в стене, мимо разномастных котлов в третье помещение – намного больше и отчасти открытое стихиям. Солнечный свет попадал сюда сквозь окна в крыше, а посередине выросло целое дерево. Повсюду тянулись трубы разной толщины и формы. Иные – по три фута в поперечнике – их когда-то рассек давно забытый сварочный аппарат. В старых казармах такого не увидишь, так что я переменил представление о том, куда попал. Явно промышленный комплекс, хотя его прежнее назначение осталось тайной.
Вдоль крошащейся кирпичной стены мы вышли к двери с полинявшей буквой «М», нацарапанной по крашеному дереву, но Хеннинг прошел мимо.
– Воды нет, – пояснил он. – Быстро переполнится.
Вдоль той же стены мы прошагали еще сотню футов и вышли к открытому проему. Я вслед за ним ступил на солнце и увидел на той стороне запущенной гравийной дорожки провалившееся в себя строеньице. Крыши не было вовсе и четвертой стены тоже.
– Туда, – сказал он. Мы остановились у бетонной перегородки. – Номер первый по эту сторону, номер второй по ту.
– Первый, – выбрал я.
Он указал на стену.
– Ну пользуйся.
Пока мочился, я успел оглядеться, попытался разобраться в окрестностях. Отсюда здания, похоже, тянулись во все стороны, варьируя все ту же тему. Настоящий лабиринт – понятно, почему им пришелся по вкусу этот район. Если дойдет до стычки, знакомство с местностью будет важным преимуществом.
Через три минуты, вернувшись к костру, я увидел, что после завтрака все прибрано. Остались фляги с водой и губка для мытья посуды.
Я увидел на столе оружие. Винтовку. Дробовик. Два пистолета. И эти люди, кто бы они ни были, внезапно из бродяг превратились в партизан. Хеннинг подобрал последнюю деревяшку, подложил в огонь.
Я возился с приставшей к коже лентой, подергивал на пробу. Боль подтвердила мои опасения.
– Лучше срывать разом, – посоветовала Мерси, – как пластырь.
Я дернул сильней – вспышка боли, и лента отошла, прихватив волоски с предплечий. Я осмотрел кожу. Крови, во всяком случае, не было. Я содрал ленту и с другой руки.
Хеннинг, прислонившись к столу и ковыряя под ногтями кончиком ножа, рассматривал меня. Потом уронил нож так, что он воткнулся в столешницу.
