Не зная, что сказать, я молчал. Позволил ей обводить меня взглядом, раздумывая над каким-то решением. Или, может быть, решение она уже приняла и теперь обдумывала, как мне его сообщить. Мерси, обойдя костер, села у открытого кузова трейлера.
– Формально мы не представлены, – начала женщина и протянула руку. – Меня зовут Викерс.
Я шагнул ей навстречу и пожал изящную ладонь с длинными пальцами.
– Эрик Аргус.
Викерс оглянулась на Мерси:
– Это не Хеннинг ли обработал ему лицо?
– Не только, – ответила она.
Викерс снова смотрела на меня:
– Идем. Нам многое надо обсудить.
36
– Давным-давно жила-была женщина, которая рассчитывала бюджет корпорации, заполняла длинные таблицы, давала осторожные взвешенные оценки риска и выгоды, – а потом случилось ужасное.
– Что же? – спросил я.
Мы вышли наружу и прогуливались по старой дороге. Шины грузовика промяли колеи в высокой траве.
– Она обнаружила, что ошибалась в оценках. Мир оказался намного опаснее, чем она думала.
Мы добрались до особенно глубокой колеи и обогнули ее по траве, перейдя на другую. Солнце освещало нас косым лучом из-за высокого кучевого облака. Денек как с открытки.
– Точную оценку можно дать, только располагая информацией, – продолжала Викерс.
– А вам информации недоставало – вы к этому ведете?
– Нам всем ее в какой-то степени недостает. Я всегда была осмотрительной, но мир сделал из меня то, чем я никогда не думала становиться.
– Что же это?
– Игрока.
– Вот почему я здесь? – догадался я. – Рисковая ставка?
– В каком-то смысле, – кивнула она и, распахнув на ходу пиджак, достала два глянцевых снимка шесть на четыре. Передала их мне. – Что вы встречались с Брайтоном, я знаю, а второй на этих снимках не кажется вам знакомым?
Я узнал его с первого взгляда:
– Боаз.
– Когда вы впервые его увидели?
– Несколько недель назад на конференции.
– О чем говорили?
– В тот вечер? Большей частью о мечах, как мне помнится. – Я разглядывал фотокарточки. Похоже, их распечатали с камеры наблюдения. Брайтон заходил в здание с группой других мужчин. В какой-то старый банк или контору. Боаз шел рядом. Фаланга бизнесменов маршировала на корпоративную встречу высшего уровня – или с нее.
– Ах, о мечах! Должно быть, вы ему действительно понравились.
– Мне так не показалось.
Я вернул ей фото.
– Это снималось несколько лет назад. – Викерс убрала снимки во внутренний карман. – Теперь они стали осторожнее. Не так легко к ним приблизиться.
– Вам, кажется, удалось, – заметил я, размышляя над ее словами. Корпоративный бюджет. Таблицы… – Вы на них работаете.
– В некотором смысле, – поправила она. – Точнее, я работаю на фонд. Их вижу лишь изредка, в кабинетах, но я не обманываюсь. Все указания исходят непосредственно от них. Я – полезная маленькая пчелка – или была такой. Они, по большей части, набирают сотрудников прямо из Лиги Плюща
[3], хотя, если попадется талант в другом месте, подберут и его. Ищут головы, способные к синтезу данных из широкого круга источников. Это особый дар, и я это умею лучше, чем они думают. Лучше, чем они ожидали – что и привело нас сюда. Я слишком хорошо сделала свою работу.
– И ушли с нее, как я понимаю?
– От них не уходят, – улыбнулась она. – Те, кто работал на фонд, из него не уходят. Сбегают. Закрываешь свой счет в банке и пускаешься в бега, потом тебя ловят. Так всегда кончалось.
– Значит, были и другие?
Она кивнула.
– За эти годы я нашла сведения о нескольких. Они требуют верности, а если ее не получают, обеспечивают молчание. Навсегда.
– Если так всегда кончается, какой смысл бежать? Почему было не остаться, как полезной и усердной рабочей пчелке?
– Потому что я узнала больше, чем они думают. Узнала, кто они на самом деле. – Она замолчала на полуслове и взглянула на меня. – В фонде я впервые наткнулась на ваше имя.
– В связи с экспериментом.
Она покачала головой:
– Гораздо раньше. – Отвернувшись, Викерс пошла дальше. – Я участвовала в сборе информации и оценке групп, готовила материал для премии «Дискавери». Мы следили за разными темами. Там сложная система оценки, выбора работ, требующих особого внимания. В список попадают сотни проектов и тысячи имен. Я поначалу думала – мы пытаемся отобрать достойнейших, но понемногу поняла, что там другое.
– И что же?
– Заявленные цели фонда – ложь. Мы не стремились награждать за достижения. Мы пытались их предсказать.
– Предсказать?
– Да.
– Зачем?
Она не ответила. Просто повернула обратно к трейлеру и сменила тему:
– Брайтон в пентхаусе о чем с вами говорил?
– Он много наболтал всякой бессмыслицы, – ответил я.
– Я бы попробовала разобраться.
– Он толковал о волнах. Об антропном принципе. О роге Гавриила.
– Ах, о роге, – протянула она. – У него слабость к классике. Еще что-то упоминалось?
Я стал вспоминать. В памяти мелькнул лифт. Металл под щекой. Я встряхнулся.
– О каком-то аберисе или абрексе.
– Абераксия.
– Точно, так и звучало.
– Значит, она все же существует. Что Брайтон о ней говорил?
Вот она, игра. Плати или пасуй. Я читал это в ее взгляде, в том, как она ждала ответа. Я остановился. Викерс сделала еще два шага и только тогда заметила, что идет одна.
Она обернулась ко мне. В любых переговорах, в любой торговле должна быть черта, которую нельзя переступать. Я до своей дошел. Викерс хватило ума это понять. Торговля – это когда не только даешь, но и получаешь. Пришла моя очередь задавать вопросы. Она бесстрастно ждала.
– Зачем Брайтон хотел меня убить? – спросил я. – Зачем убил моего друга?
Лицо ее не дрогнуло, но в глазах появилась усталость – усталость разбитого полководца.
– В мире есть тайны, – начала она. – И те, кто их хранит. Ваш ящик рассказывал о том, о чем следовало молчать.
Я вспомнил Сатвика. Минимизировать. Оцифровать. Превратить в товар. Я вспомнил его завернутым в брезент.
– Нет, – возразил я, – не так просто. Статья уже опубликована. Брайтон говорил о людях, у которых волна не коллапсирует. Назвал их обреченными.
