– Слово не хуже других.
– Что он имел в виду?
– Вы физик, – напомнила она. – Как по-вашему, что?
– Не знаю.
– Это потому, что вы подходите не с того конца. Они, что ни говори, не тайна.
Что-то было в ее лице, в ее взгляде – как будто я не замечал очевидного.
– Вы хотите сказать, что тайна – мы?
– Конечно, – улыбнулась она.
Противоречие существовало всегда. Свобода воли в детерминированной Вселенной. Математика ведь смертельно серьезна. Она отказывает только на нас. Тайна не в тех, кто не способен вызвать коллапс волны. Тайна в тех, кто это может.
– Само сознание, – подсказала Викерс. – Оно ведь всегда было тайной.
– А что с обреченными? Кто они?
– Считайте их соединительными тканями мира, – предложила она. – Они работают, растят детей. Они голосуют в странах, где принято голосовать, и бунтуют там, где бунтуют. Они стоят за переворотами, или умирают ради переворотов, или подправляют результаты выборов. Они – молчаливое меньшинство, функционирующее в пределах сложного набора параметров. Они поддерживают общественный порядок, чтобы общество росло и процветало.
– Не понимаю.
– Антропный принцип требует всего лишь, чтобы Вселенная могла порождать жизнь, а давайте пойдем дальше. Не должна ли она еще и порождать культуру? Пропорциональное соотношение ролей? Обреченные помогают направлять порядок вещей соответствующим образом.
– Вы хотите сказать, стремятся к этому.
Она покачала головой:
– Нет, они не могут ни к чему стремиться. Их действия предопределены, они просто делают.
– С какой целью?
– Их влияние на пользу цивилизации. Считайте их смазкой между шестеренками общества. Без смазки металл скрежещет по металлу. Механизм стопорит, перегревается. Огромный двигатель останавливается. Но обреченные ничего не изобретают. Они не способны создавать. Для этого требуются такие, как вы.
– Кому требуются?
Викерс заморгала.
– Миру, само собой. Вы при первом знакомстве с Брайтоном с ним ели?
Я не сразу сообразил, у меня тоже заедало шестеренки.
– Да, ужинали.
Женщина развернулась и снова медленно зашагала. Явно ожидала, что я пойду с ней, и я пристроился справа. Ее туфельки оставляли в мягкой земле маленькие следы. Она покосилась на меня.
– Каково сидеть с ним за одним столом? Я никогда с ним не ела. Мы только о работе разговаривали. Еще не зная, что он такое, я чуяла в нем что-то ужасное. Если верить философам, зло существует для того, чтобы выявить добро. – Она смотрела на меня. – Как по-вашему, это верно?
– Откуда мне знать?
– Все записано, надо только знать, где прочитать. Уловишь намек в записях, и вдруг все становится понятно. Всегда есть две стороны. Возьмите любую религию – в самых древних мифах упоминаются воители. Неважно, как они называются. Я никогда не была верующей, так что представьте, как я изумилась, узнав, что эти старые сказки – правда.
Я понял, что уже ничему не удивлюсь. Уже ничему.
– Так Брайтон – один из этих воителей? Вы об этом?
– Да. – Ее зеленые глаза были пустыми, невыразительными. – Один из старейших.
– Чего он хочет?
– Чего всегда хотели такие, как он. Остановить движение. Прекратить прогресс. Замедлить наступление постмальтузианского роста. Они сеют хаос. Они – враги мира. Их цель проста – не дать нам выйти на следующую ступень общественного развития.
Это звучало бредом. Безумным бредом, которому место в маленьких белых палатах.
– То есть они – противоположность обреченным?
– Нет, – отмахнулась она. – Обреченные – всего лишь орудие мира, и, как любое орудие, их можно сломать. Они просто пешки в игре. Нет. Брайтон и ему подобные – противоположность вам: тем, кто движет мир вперед. Они его тормозят. Они – враги самой цивилизации.
– Вы говорите: «ему подобные». И Мерси так же говорила.
Она пристально взглянула на меня.
– На разных языках их называют по-разному.
– А вы как называете?
– Все те, кто видел их в действии, используют одно и то же слово. Мы зовем их мерцающими.
Я уставился на нее. Слово было мне знакомо. Из письма.
– Вы понимаете, каким безумием это звучит?
– Даже после того, что вы видели?
– Но зачем? Не вижу смысла. Эти люди… мерцающие… даже если они – то, что вы думаете, какие у них мотивы?
– Вы сомневаетесь. Это хорошо. Ученый в вас требует доказательств. – Мы как раз вышли на место, где колеи скрещивались, где в грязи остался свежий отпечаток шин. След, ведущий в наше расположение и из него. Лет тридцать назад здесь, может быть, проходила дорога с аккуратной разметкой. Теперь она покрылась землей и заросла травой – растрескавшийся асфальт ушел в глубину. Викерс повернула направо по колее.
– Расскажите, что вам известно о Брайтоне.
Я, свернув за ней, начал:
– Он богат. Он безумен. Он…
– Управляет, – перебила она, – странной организацией, которая отслеживает открытия в области математики и физики.
– Да, – кивнул я, – фонд…
– Прикрытие, – продолжала она. – Контроль над такой организацией дает ему доступ к научным работам. Позволяет подобраться к новым открытиям. Затем есть несколько вариантов. Можно подвесить морковку – так изящно, что никто не заметит, – и заманить исследователей в высокооплачиваемый тупик. Тщательно выстроенная карьера делает из блестящего ученого богатого и бесполезного администратора. Если это не сработает – а срабатывает не так уж часто, – в ход идет палка. Они обрубают финансирование. Иногда попросту выкупают новые технологии, чтобы их закрыть. И еще игра на патентах: суды превращаются в поле боя, карьеры вылетают в трубу, а технологии тихо хоронят.
Я вспомнил фирму Стюарта. «Финансирование иссякло».
– Они – враги цивилизации, – повторила Викерс. – Они всегда действуют наперекор общему благу. Применяют самые различные стратегии, а если ни одна не срабатывает, всегда остается последний вариант. Его они оставляют на крайний случай.
– Это какой же? – спросил я, хотя уже знал ответ.
– Ученые исчезают, – сказала она. – Брайтон осторожен и разборчив в средствах. Иногда все выглядит несчастным случаем. Да и происходит обычно до публикации результатов.
– Но мы с Сатвиком? Мы уже опубликовались. Даже если вы не ошибаетесь, было уже поздно. Наша работа у всех на виду.
– Дело не только в том, что вы уже сделали, – объяснила она, – но и в том, что могли сделать в дальнейшем. Брайтона испугала тема, над которой вы работали.
