– Вряд ли из этого будет толк.
– Почему нет?
– Потому что все планы провалятся, – объяснила она. – Ну пей же. – Я сделал глоток. – Как тебе кофе?
Я отодвинул от губ теплую чашку.
– Хорош.
– Похоже, тебя это удивляет.
– Так и есть.
– Дешевка – залили кипятком фабричный помол. Это только называется кофе. Викерс всегда привозит из города свежие продукты, так что хороших сливок нам хватит на день или два, пока не прокиснут. Сливки его спасают. Благая карма, ореховый! Вот уж назвали! Забавно, я научилась пить любой в колледже, общаясь с одним парнем. Не помню уже, как его звали, зато кофе врезался в память. Теперь, где бы ни была, ищу такой же. После него, пожалуй, и смола вкусной покажется. Правда, я обычно не пью так поздно – от кофеина не уснуть.
– Ну не стоит ради меня рисковать бессонницей. – Я силился представить ее в нормальной жизни: колледж, ссора с парнем. Картинка не складывалась. Ее изуродованная розовая рука сжимала керамическую чашку.
– Нет, ничего. Сегодня я не спешу уснуть. Дурные сны лучше отложить.
Я смотрел на ее пальцы, обхватившие чашку. Нежная розовая кожица. Может, полгода как зажило, может, чуть раньше. Я гадал, как это вышло. Рана, видно, была нечистой. Не ровные срезы, а вырванные куски мяса, словно у нее в руке взорвался фейерверк.
– Так ты считаешь, планы провалятся?
– Я считаю, мы умрем. Все мы. – Она села рядом, вытянула ноги к огню. – Так же, как этот мир умрет. И все миры умрут. Дай только побольше времени, ничто не уйдет от энтропии.
– Так ведь в том вся и штука, верно? В сроках.
Она промолчала. Мы посидели в тишине – я ждал, не скажет ли она что еще. Не сказала. Пила кофе и смотрела в огонь.
– Как тебя в это затянуло? Что случилось?
– Они случились. – Мерси встала и ушла в темноту. Нагнулась, подняла с земли что-то большое, а когда вернулась в отблески костра, я увидел, что это рваная картонная коробка. Из груды мусора.
– Мерцающие? – спросил я.
Мерси кивнула и бросила картонку в огонь. Сперва она погасила весь свет – накрыла костер, и мир стал черным. Потом снизу прорвалось желтое пламя, огонь рос с каждой секундой, пока не вспыхнула вся коробка. Мерси стала греть руки. Теперь вокруг было так светло, что я видел шелушащуюся на крыше трейлера ржавчину, темные прямоугольники бывших окон и ее лицо. Бледное, угловатое.
– Когда я в первый раз их увидела… потом не могла вспомнить, как все было. До сих пор не могу. Провалы.
– Провалы?
– Кое-что не могу вспомнить.
– Не понимаю.
– Она тебе и не сказала, да?
– Скажи, о чем?
– Что они такое на самом деле. Почему мы зовем их мерцающими. – Она подбросила в огонь прутик. – Думаю, мозг просто не в состоянии обработать то, что происходит, когда дела плохи. Заполняет пробелы задним числом. Я долго думала, что сошла с ума, но, когда подольше побудешь сумасшедшим, оно становится нормой. Ты, наверное, кое-что в этом понимаешь.
– Наверное, кое-что. – Я подумал, много ли ей известно обо мне. А может, она прочла это у меня в глазах.
– Я про то, что творят с тобой такие вещи, – продолжала она. – Такие ужасные, что их невозможно увидеть, и приходится потом заполнять пробелы.
– Не знаю.
– Иногда их предпочитаешь не видеть – и получается, если постараться. Думаю, большинство людей их так и видит. Или не видит. Большинство видит их такими, с какими можно управиться. Они такими и хотят казаться.
– А ты?
– Не всегда есть выбор.
Я вспомнил мать. Суперспособость к вере.
– Их питомцы еще хуже.
– Питомцы?
– Охотники, – сказала она. – Ты бы предпочел их не видеть. Есть вещи, которые хуже, чем кажутся.
– А я?
– Не воображай себя особенным. Некоторых в это затягивает только для того, чтоб они могли умереть. Я такое видала. – Помолчав немного, она добавила: – Хотя у тебя вроде бы есть талант.
– Какой талант?
– Выживать.
Я сделал еще глоток кофе.
– Викерс сказала, что работала на них. Ты тоже?
– Нет, – покачала головой Мерси. – Нет. Некоторых… затянуло. Вовлекло как участников, хоть и не было никакой связи. Что до меня, я тогда подумала, что оказалась в подходящем месте в неподходящее время. Но все было не так просто.
– Что еще?
– Может, у меня тоже есть талант.
Я услышал звук за спиной, обернулся и увидел в дверях наблюдающего за нами Хеннинга. Подумал, давно ли он там стоит. Может быть, с самого начала. Хеннинг небрежно придерживал правой рукой ствол винтовки, ее деревянный приклад упирался в пол. И лицо выглядело деревянным в теплых бликах углей. Он поднял винтовку и растаял в тени.
Когда он скрылся, Мерси шепнула:
– Его берегись.
– В каком смысле?
Она помедлила с ответом:
– Он был раньше их охранником.
– Телохранителем Брайтона? – Это известие меня оглушило.
Мерси кивнула:
– Они от него избавились. Думали, что убили, но Викерс оттащила его от края, сложила из кусков, сшила. Теперь он – ее бульдог.
Я уставился в темноту.
– Ей он верен, – продолжала Мерси. – Но других может и укусить.
Моя рука рассеянно шарила по цементному полу. Наткнулась на тонкий, плоский кусок металла. Обрезок из мусорной кучи. Я сложил его пополам, угол к углу. И еще раз сложил, согнул в остроконечный клин.
40
Я проснулся на рассвете. Разбудил меня звук – слабое эхо на грани восприятия. В желудке уже поднималась тошнота. Сон был хрупким и легко разбился. Вот почему я услышал первым.
Я открыл глаза. Мерси лежала в нескольких ярдах от меня, отвернув лицо в тень. Я перекатился на живот и подполз к ней по заплеванному полу. Сквозь карман меня уколола свернутая в острие полоска стали.
– Эй! – Я встряхнул ее за плечо. – Где Викерс?
Веки у нее дрогнули, открылись, обнаружив замешательство.
– Что?
Мерси села, протирая глаза.
– Где Викерс? – повторил я.
За прогоревшим пеплом костра приподнялся Хеннинг. Он тоже услышал.
Мотор шумел громче, ближе.
– Машина, – определил Хеннинг. – И не одна.
От лица Мерси отхлынула краска.
– Сюда?
– Где чертова Викерс? – рявкнул Хеннинг.
