Мы по ступеням спустились к воде, пропуская «ровер». Внизу стояла билетная касса. Я взглянул на вывеску.
– Два, пожалуйста.
Сунув руку в карман за бумажником, я нащупал мобильный – промокший, бесполезный. Мерси протянула в окошко мокрые скомканные купюры. И вот мы уже прошли за турникет и по узкому трапу шагали к парому. Очередь машин выстроилась до холма, но пешие проходили свободно.
Мы поднялись на пассажирскую палубу и нашли столик у окна. Сели.
Электрический свет, гудение машины.
Я смотрел в окно, ожидая, что среди пассажиров мелькнет лицо Брайтона. Или того водителя. Если нас увидели и проследили, деваться нам будет некуда.
Но на трапе не было знакомых лиц.
Мерси опустила голову мне на плечо. Она промокла, вымоталась, продрогла. Я ее обнял. Штанины у нее порвались, одна туфелька была красной. Она перехватила мой взгляд и подтянула вверх дырявую брючину. На икре я увидел рваную рану.
– Не так страшно, – сказал я.
Она покачала головой:
– Это собака укусила. Хуже, чем выглядит.
– Что это была за тварь?
– Из их охотников.
– Где Викерс?
– Она добралась до своей машины.
– Уехала?
– Угу.
– Откуда ты знаешь?
Мерси помолчала.
– Видела. Она ранена, но к машине добралась.
– Хеннинг…
– Хеннинг мертв.
Она закрыла глаза.
Шум машины вдруг стал громче. Палубные матросы сбросили канаты, и паром отошел. И мы с ним. Никто больше не поднимется на борт. За окном проплывали огромные деревянные столбы, мелькали чайки.
Хотя бы на время мы оказались в безопасности.
Я протяжно вдохнул и выпустил воздух.
Адреналин схлынул, и с ним ушли силы. Усталость проняла до костей. Я ощущал грубую ткань одежды, мокрой, липнущей к телу. Штанины стали жесткими от соли. Я знал, что эту корку смоет только пресная вода. Меня затрясло. Я напряг мышцы рук и ног, приказывая себе не дрожать.
– Как ты спасся? – спросила Мерси.
Мы были одни в этой части судна, у самой кормы. До ужина оставался час, народу не много. У входа толпились несколько человек, но рядом никого.
– Я убил Боаза, – сказал я.
Она подняла голову с моего плеча, впилась глазами в лицо.
– Ты его убил…
Может, она ждала заверений. Я слишком устал – просто смотрел на нее.
– Как? – спросила она.
– Ударил.
– Ударил…
– Железякой.
После этого она долго молчала. Снова опустила мокрую голову мне на плечо, лицо отвернула к окну. Судно выходило на глубокую воду. Городские огни растянулись по береговой линии.
– Ты его ударил, – повторила она. – Только и всего.
Я опять промолчал. Волны плескались о борт. Мы шли, думаю, на восьми узлах. По меркам больших судов, не быстро, но ни одна парусная лодка нас не догонит. Интуиция не верит, что суда с более длинной ватерлинией ходят быстрее. Казалось бы, более длинная ватерлиния означает большее трение, более медленный ход. Но это не так.
Ветер вспенивал барашки на воде, и паром качнулся, встретившись с первой большой волной.
– Они смертны, – сказал я. – Так же, как мы.
– Не так, – возразила она.
Я рассказал ей о темной трубе и стальном клинышке. Рассказал о раздробленном черепе Боаза, превратившемся в кашу.
– Я колотил, пока он не умер.
Она кивнула, словно поняла наконец.
– Труба его связала.
– Он лез наружу, а я бил.
Я откинулся назад. Говорить больше не хотелось. Усталость проникла до костей. Я отвернулся от окна, отдался знакомому ритму волн. Я много лет не выходил в море. С тех пор как погиб отец. Корабль качался на волнах.
Мерси закрыла глаза. Проходили минуты, но я не был уверен, что она спит. Она повернула ко мне лицо – воплощение покоя. Идеальное, ангельское лицо. Я гадал, что ей снится. Прошлое? Темные ангелы, странные чудища?
Я смотрел в окно, паром качался на волнах. Ветер в открытом море стал сильнее. Уже видны были огоньки на том берегу. Еще один городок в бухте.
Спустя несколько минут меня заставил очнуться ее голос.
– Они не отстанут, – сказала Мерси. – Они будут искать, искать, и они нас выследят.
Оконное стекло задребезжало под ветром. Я закрыл глаза, выгнал из головы все мысли. Усталость спускалась на меня липким туманом. Немного погодя я уснул.
45
Когда ходишь под парусом, узнаёшь один факт. Вам никогда не захочется иметь лодку поменьше, пока вы в море. Вам никогда не захочется иметь лодку побольше, пока вы в марине. Наши мучения были достойны легенды – «Регата Мария» словно растопыривалась, когда отец подводил ее к причалу.
Почти все любят хорошую погоду. Солнечные дни, легкий ветерок. Мой отец любил шторма. Проливные дожди.
Среди моряков судачат о том, что тебя прикончит. О волне твоего имени. О ней толковал старикан, что помогал нам завести концы и декламировал историю «Нортерна» – своего первого корабля, потерянного в юности. Море было бурным, но не слишком, рассказал он, пока не набежала большая волна. Волна-гора, поднятая ураганом за тысячу миль от них – и пересекшая океан, чтобы найти, опрокинуть корабль, сбить мачты. Волна его имени.
* * *
Когда кто-то пропадает в море, береговая охрана соблюдает процедуру. Есть особые списки. Одни пропавшие корабли выбрасывает на берег. Другие уходят прямиком на дно. Никто их больше не увидит. Они стерты с картины мира, как резинкой.
Старое видео, смотреть которое слишком больно.
На нем мой отец – мальчишка – бегает по песку. Маленький, с каштановыми волосами, неузнаваемый. Пока не улыбнется. В улыбке видишь его.
Это был тот самый берег. Камни, как обломки кораблекрушения, остались на месте, как лежали вечно и будут лежать. Как будто мой маленький отец только вчера бегал по песку с той широкой кривоватой улыбкой. Видео – машина времени. И ложь. Потому что вернуться невозможно.
Искра погасла.
* * *
Когда отец пропал, береговая охрана провела поиски. Они очертили периметр, разбили участок на квадраты.
Нашли его в конце концов за сотню миль. В шторм, под двумя парусами. Не первый день пьян.
Думаю, он пытался. Пытался пропасть. Но море его не приняло. К тому времени с циррозом стало совсем плохо. Печень отказывала и зрение тоже. Пил по ночам, прятал спиртное под раковиной.
