Вот этим, всем сразу, мне и придется заниматься — вопросами советской власти, функционирования порта и железной дороги, наличия в городе продовольствия и ценами на него, выплатами зарплат и функционированием банков и сберегательных касс… А самое главное — надо будет следить за тем, чтобы какие-нибудь ультрареволюционные товарищи не отмочили ничего такого, за что нам будет мучительно больно все последующие семьдесят четыре года… Почему именно столько? Так сказал товарищ Тамбовцев, а он знает, что говорит.
Правда, к нашему счастью, помимо обычного прямого телеграфного провода у меня есть возможность поддерживать связь с Петроградом с помощью радио. На кораблях Особой эскадры установлены мощные радиостанции, и в любое время дня и суток через них можно связаться с товарищем Сталиным или товарищем Дзержинским и получить от них совет или указание, как поступить в том или ином случае. Ну, а если корабли выйдут в море, то на берегу останется радиостанция и радисты, умеющие с ней обращаться.
Самым главным, конечно же, являются не железо и машины, а те люди, которые прибыли вместе со мной в Мурманск, чтобы навести здесь порядок. По пути я уже успел с ними познакомиться. Хотя большинство из них еще в царское время были офицерами российского императорского флота, белой костью, но, как сказал товарищ Сталин: «Вячеслав, эти товарищи, несмотря на их золотые погоны, вполне проверенные, и доверять ты им должен полностью».
И при этом Коба так многозначительно посмотрел на меня, что я понял — происхождение в данном случае не имеет никакого значения. К тому же со мной будут товарищ Самохин, имеющий в Мурманске хорошие связи, и мой старый знакомый, товарищ Рыбин, которого я лично знал еще по подпольной работе. Раньше ему приходилось иметь дело с царскими ищейками и провокаторами охранки, а сейчас он должен будет заняться очищением местных совдепов и ревкомов от набившихся туда всяких проходимцев, вроде того же Юрьева, и уголовных элементов.
Я знаю, что товарищ Рыбин, или иначе «товарищ Антон» — это доверенный сотрудник Феликса Эдмундовича Дзержинского. Так что помощники у меня будут надежные. С ними можно бороться с любыми врагами советской власти. Пусть она еще молодая, но сила у нее огромная.
Достаточно вспомнить то, как нам удалось справиться с Германией, с которой не могло справиться ни царское правительство, ни Временное правительство Керенского. Недаром товарищ Ленин на последнем заседании ВЦИК сказал во всеуслышание:
— Товарищи, запомните, большевики пришли к власти всерьез и надолго!
Я запомнил эти слова. Да, о власти народа мы столько мечтали тогда, когда принадлежность к нашей партии каралась ссылкой или каторгой. А теперь те, кто нас преследовал, сами идут к нам на службу. Видел я в ведомстве товарища Дзержинского несколько бывших жандармов. И ничего, работают на новую власть, как говорил мне Феликс Эдмундович, не за страх, а за совесть. Оказывается, честно служить Советской России можно и не разделяя идей о мировой революции. Теперь Троцкого уже нет в живых, как и его единомышленников.
Я тоже никогда не разделял завиральных идей Троцкого и очень рад, что последователей этого «иудушки» из рядов нашей партии вычищают решительно и бесповоротно.
А самое главное — это то, что сказал мне на прощание товарищ Сталин. Он задумчиво разглядывал меня, словно решая — справлюсь ли я с порученным партийным заданием, а потом вздохнул и сказал:
— Товарищ Молотов, что бы там ни случилось, вы должны помнить лишь одно: Мурманск, да и весь Русский Север должен быть советским. Любой ценой. Вы даже представить себе не можете — какие богатства скрываются в его недрах. Поставить их на службу Советской России — вот наша задача!
Похоже, что товарищ Сталин посвящен во что-то, пока не известное мне. Видно, как тяжело нести ему этот груз в тот момент, когда даже товарищ Ленин предпочел ограничиться одной лишь теоретической работой, хотя и ее тоже хватает. Но как бы то ни было приказ партии для меня закон, и если надо, то я выполню его любой ценой.
Ага, вот мы и пришли, мурманский совдеп. Хлопнула дверь, две коренастые тени в полном вооружении встали за моей спиной. Сизый дым от самокруток в воздухе, хоть топор вешай. Стихнувшие сразу разговоры. Немая сцена, прямо как в «Ревизоре» у Гоголя. Ага, сподобился — прочитал. Крайне актуально, знаете ли, в наши смутные времена. Хлестаков — это не фамилия, Хлестаков — это, можно сказать, теперь для многих профессия.
— Здравствуйте, товарищи! — сказал я, внимательно оглядывая присутствующих. — Кто из вас будет председатель Мурманского Совета Тимофей Дмитриевич Аверченко?
19 (6) ноября 1917 года. Полдень.
Псковская железная дорога. Неподалеку от Луги. Штабной вагон первого эшелона механизированной бригады Красной гвардии.
Полковник ГРУ Бережной Вячеслав Николаевич.
Стучат колеса, гремят сцепки, отчаянно кричит паровоз на поворотах, предупреждая путников, переходящих через пути, о своем появлении. Поля и леса за окнами вагона покрыты первым снегом. В штабном вагоне компания, сюрреалистическая для нашей прошлой реальности.
Представьте себе сидящих рядом и мирно беседующих участников той нашей, здесь не состоявшейся Гражданской войны. С красной стороны присутствуют всем известный главком Фрунзе и войсковой старшина Миронов, в нашем прошлом создатель 2-й Конной армии, впоследствии убитый по приказу Троцкого. Хороший командир, грамотный, выдержанный, любимый подчиненными. Таких надо беречь, тем более что сам Троцкий уже почти месяц как служит кормовой базой могильным червям. Белую сторону представляют младший брат последнего царя генерал Михаил Романов, генералы Деникин и Марков, а также контр-адмирал Пилкин. Ну и я, как вишенка на торте. Хорошая компания, характерная, одним словом.
Настроение у всех немного пасмурное. Все же едем на войну, причем на войну с теми, кого совсем недавно было принято называть «своими». Кровавое безумие, случившееся в нашей истории, еще не охватило Россию, но уже тлеют его первые угольки. А наши заклятые закордонные друзья всеми силами стремятся их раздуть. Сейчас мы, как пожарные, едем заливать тлеющее, чтобы потом не пришлось тушить всероссийский пожар. Господа генералы повесили головы, о чем-то думают. Хотя чего тут думать, если не дадим расколоть страну на белых и красных, тогда и с остальными проблемами, скорее всего, справимся еще до весеннего сева.
— Вячеслав Николаевич, — вдруг неожиданно поднял голову генерал Деникин, — а скажите мне вот что: с чего это вдруг хохлам против матушки России бунтовать вздумалось? Ведь жили же получше многих на своих черноземах, а тут такая незадача. Что там на эту тему в ваши времена говорили? Ведь, как я понимаю, и через сто лет болезнь была совершенно не изжита.
Остальные присутствующие тут же зашевелились и навострили уши. Намечалась очередная политинформация, подкрепленная сведениями из будущего. Тут бы толкового замполита с хорошо подвешенным языком, но где ж его взять-то… Ничего, мы и сами с усами, как-никак академии заканчивали.
— Антон Иванович, — сказал я, — вам как лучше объяснить — по-простому или по-научному? Если по-простому, то ясновельможное украинское панство и интеллигенция просто зажрались за времена тихой и спокойной жизни в составе Российской империи. Поскольку, как правильно вы изволили заметить, черноземы имеют место быть, а от набегов татар, янычар и всяких ляхов с уграми их уже двести пятьдесят лет оберегал стоящий на рубежах русский солдат с ружьем. Вот и взбрыкнуло ретивое, особенно у интеллигентов. Да, мол, никто нам не нужен, мы и сами с усами, «Украина понад усе», и все такое. Понимаете?
