Самая главная лягушка в местном болоте — это японцы, и действовать они будут чужими руками. Именно их агентура стояла и стоит за всеми телодвижениями и зверствами белых властей на Дальнем Востоке, Забайкалье и Приамурье. Главный вывод, который я сделал, исходя из своих токийско-иокогамских наблюдений, а также на основании материалов, добытых людьми Николая Михайловича Потапова — это то, что Япония пока не готова к открытой войне с Россией за Маньчжурию и Дальний Восток. В Стране восходящего солнца еще не забыли о соотношении потерь в Русско-японской войне и горы японских трупов, наваленные генералом Ноги при осаде Порт-Артура. Если бы не англо-американское давление, то война на истощение непременно закончилась бы победой России. Япония имела все шансы, выиграв все сражения, проиграть саму войну. Отсюда и их нынешние импровизации со всякими местными подонками, действия которых в отношении местного русского населения больше напоминали нацистский геноцид не столь уж отдаленного будущего.
Но не стоит забывать и то, что в дополнение к так называемым непрямым действиям чужими руками, Японская империя еще вполне может решиться и на прямую агрессию против советского Дальнего Востока. В тот раз им не удалось навербовать большие силы, и красногвардейцы Забайкалья под командованием Сергея Лазо несколько раз пинками загоняли того же Семенова обратно в Маньчжурию. Лишь только мятеж чехословацкого корпуса, отрезавший Забайкальские Советы от Центральной России, позволил Семенову на какое-то время укрепиться в Забайкалье. Позднее оттуда его вышибла уже регулярная Красная Армия. Но в отсутствие белочехов, о которых должны побеспокоиться наши товарищи, японская армия вполне может оказать бандитам Семенова более весомую поддержку, чем пятьсот солдат и двадцать восемь офицеров, приданных ему в нашем прошлом.
Вне зависимости от того, какое решение соизволит принять Колчак, и в связи со всем сказанным, мне и моим товарищам, скорее всего, предстоит во Владивостоке скрытно сойти на берег, сесть в поезд и выехать в направлении Читы. Оперативное прикрытие со стороны местных разведчиков должен осуществлять такой широко известный в узких кругах специалист, как Василий Ощепков, с которым я должен установить контакт во время моего пребывания во Владивостоке. Целью этой экспедиции являлись установление контакта с Сергеем Лазо и минимизация последствий Семеновского мятежа.
Офицер, служащий в нашей конторе, должен уметь мыслить стратегически, даже если он просто старший лейтенант. Если ты взрываешь мост, то должен понимать, для чего это надо. И если Семенов станет терпеть одно поражение за другим, то японцы непременно будут втягиваться в игру во все больших масштабах.
Скорее всего, базирующиеся сейчас в Порт-Артуре японцы первыми влезут в полосу отчуждения КВЖД и двинутся на помощь атаману Семенову вдоль трассы по направлению к Чите. Для того чтобы эта операция стала более масштабной, японцам необходимо резко нарастить свои гарнизоны, расквартированные в настоящее время на Квантунском полуострове. Быстро это сделать невозможно, так как требуется провести мобилизацию. А значит, или будет предпринята попытка хоть что-то сделать малыми силами, или же основное вторжение в Забайкалье будет отложено до поздней весны — начала лета. В любом случае только своими руками японцы с нами воевать не будут — после Порт-Артурской бойни дурных нема. А значит, вся задача состоит в том, чтобы вовремя затоптать тлеющие очаги мятежей.
С другой стороны, японский флот может поставить под удар Владивосток с высадкой там морского десанта. На это опять же еще нужно решиться. Но самостоятельно оказать сопротивление агрессору Сибирская флотилия не сможет, даже если и очень захочет. Два минзага, вспомогательный крейсер «Орел», переоборудованный из торгового парохода, четыре эсминца и девять миноносцев. И все это богатство спущено на воду еще до Русско-японской войны. Даже и не вспомню, кто сейчас командует этим военно-морским шалманом, включающим и крепость на острове Русский. Если нам удастся убедить Колчака в том, что долг русского адмирала заключается в защите России, а не в бегах по чужим помойкам и волонтерстве у наших главных противников, то Дальний Восток сможет обрести энергичного командующего, а японцы крепко схлопочут по зубам, ибо «Северодвинск» тоже в стороне стоять не будет.
Как лаконично сказал мне капитан 1-го ранга Верещагин, когда разговор зашел о граничных условиях операции, «в особых случаях, товарищ старший лейтенант, возможно все, вплоть до применения спецбоеприпасов. Аминь».
Эх, не завидую я японцам. «Северодвинск» и в наши-то времена был пугалом для «вероятного противника». А уж в нынешних-то условиях он для Японского императорского флота и вовсе что-то вроде уже подписанного смертного приговора.
Я подошел к двери в одноместную каюту — камеру, в которой содержался Колчак, и остановился для того, чтобы собраться с мыслями. Открыв дверь, я с непринужденным видом шагнул через порог. Адмирал сидел на койке, обложенный книгами и журналами, как жареный поросенок мочеными яблоками. Подняв голову, он посмотрел на меня ошалевшими глазами. Вид у него был немногим лучше, чем тогда, когда я впервые поздоровался с ним на борту «Северодвинска». Только на этот раз причиной было не заурядное похмелье, а, так сказать, «обалдение сего числа». Не каждый человек останется в здравом уме, если на него вдруг вывалить всю будущую историю, от Владимира Ильича до Владимира Владимировича.
— Доброе утро, господин старший лейтенант, — печально сказал Колчак, — вы за мной?
— Доброе утро, господин адмирал. Да, я за вами. Собирайтесь. Вас хочет видеть командир этого подводного линкора капитан первого ранга Верещагин Владимир Анатольевич.
1 декабря (18 ноября) 1917 года, утро.
Японское море. АПЛ «Северодвинск».
Колчак Александр Васильевич, адмирал, бывший командующий Черноморским флотом.
С момента нашей предыдущей встречи с лейтенантом Федорцовым прошло всего восемнадцать часов. За это время мир вокруг меня перевернулся. Господи, спаси нас и сохрани! Так страшно, как теперь, мне не было еще никогда. Боялся я не за свою жизнь — в конце концов, трусу нечего делать на флоте, ведь каждый военный моряк, уходя в поход, прекрасно знает, что может и не вернуться. Корабли бывает что тонут, и с ними на дно идут все, кто находится на борту, от адмирала до юнги. Такая вот флотская демократия.
Боялся я, если сказать честно, не за себя, а за нашу богоспасаемую Отчизну, главные беды которой, как оказалось, были еще впереди. Двадцатый век, век крови, смертей и ужасных испытаний, предстал передо мной со всеми его кошмарами со страниц книг из будущего. Великие потрясения, великие войны, великие бедствия проходили передо мной. Нам бы в той войне с Японией, под Порт-Артуром и Мукденом, всего лишь десятую часть той силы, что нашлась у красной большевистской империи, и японцы были бы разбиты наголову и загнаны обратно на свои острова.
Господи, подскажи мне и надоумь, взмолился я про себя, как не попасть из огня да в полымя, никого не предать, не натворить глупостей по неведению, за что потом до самой смерти мне будет стыдно. Как не повторить ошибок генералов, что вымогали отречения у императора, думая, что этим спасают Россию, а на самом деле едва не погубили ее окончательно и бесповоротно. Ведь действительно не понимаю я во всей этой политике ни черта… У нас, флотских офицеров, всегда считалось неприличным не только заниматься политикой, но даже говорить о ней. Помнится, кто-то из великих сказал: «Чтобы построить великую страну, понадобятся великие жертвы».
