— Господин штабс-капитан, — ответил я, — неужели то, что вы видели в течение нынешнего года, не вызвало стойкое отвращение к так называемой демократии? Это не только право нести на митингах любую околесицу, не неся никакой ответственности за сказанное, но и пьяный дезертир, вонзающий штык в живот человека с золотыми погонами.
Подумав, я добавил:
— В России представительные органы власти должны играть не более чем вспомогательную роль, создавая обратную связь от народа к правителю. Вся беда Государственных Дум всех созывов заключалась в том, что их депутаты имели к тому самому народу весьма опосредованное отношение и отстаивали лишь узкопартийные и корпоративные интересы.
— А в большевиках вы видите эдакое новое служилое сословие? — снова спросил неутомимый полковник Кислов. — В свете всего того, что нам о них известно, не слишком ли смело сказано?
— Не слишком, — ответил я. — Они не являются закрытой политической корпорацией. А сие означает, что в ряды большевиков могут попасть представители всех сословий бывшей Российской империи. К примеру, один из вождей большевиков, Владимир Ильич Ульянов — потомственный дворянин и сын действительного статского советника, а это, как вы помните, чин, соответствующий армейскому генерал-майору. Я мог бы привести еще немало подобных примеров. Но не буду, ибо ликвидация сословных перегородок и запретов может способствовать приливу свежей крови в органы власти. К тому же никто не собирается перечеркивать историю России и писать ее с чистого листа. Поскольку, к нашему величайшему сожалению, слишком много времени было упущено, то тот путь промышленного развития, какой другие страны проходили за столетие, России должна пробежать за пятнадцать-двадцать лет, или на следующем витке мировых противоречий ее элементарно сомнут. Не вдаваясь в подробности, которые на данный момент я не могут вам пока озвучить, скажу, что это именно так, а не иначе. Если не верите мне, то спросите у Сергея Леонидовича и Антона Ивановича, они подтвердят это…
— Да, господа, — сказал Антон Иванович Деникин, — все это действительно так. Не могу раскрыть вам все детали, но Вячеслав Николаевич прав. Другого выхода нет. Если же вы не поверите даже мне, приведу вам всего один факт: начальником кавалерии в бригаде Красной гвардии служит генерал-лейтенант и великий князь Михаил Романов. Поговорите с ним, если моих слов для вас мало.
Эти слова Антона Ивановича произвели на присутствующих эффект разорвавшейся бомбы. Наступила такая тишина, что было слышно, как поздняя зимняя муха бьется о стекло, словно просясь на свидание с белыми подругами на улице. На сем разговор с господами офицерами был окончен. Скажу прямо, утомительное занятие. Семь потов сошло — легче трех Гинденбургов разгромить.
Убедил я их или не убедил — не знаю. Деникин с Марковым шепнули мне на ухо, что, дескать, все будет нормально. А тут еще у меня в кармане рация запиликала. Вызов. Оказывается, на товарища Фрунзе местные бандюки-отморозки решили наехать. Это они по дурости и наглости своей борзеют. Только зря они так… На нас где наедешь, там тебя и прикопают. Надо устроить этим уродам краковяк вприсядку. Чтобы потом при одном виде наших орлов они, как нервные барышни, в обморок падали.
7 декабря (24 ноября) 1917 года, полдень.
Одесса. Приморский бульвар.
Член ЦК РСДРП(б) и наркомвоенмор Михаил Васильевич Фрунзе.
Первый выстрел грянул в тишине, словно щелчок кнута. За ним еще и еще один. Бандиты двигались на нас со стороны Оперного театра, вдоль переулка Чайковского. Занят ими был и Стамбульский парк. Позади нас на перекрестке Пушкинской и Ланжеронской быстро росла баррикада из перевернутых повозок и карет. Нас зажимали с трех сторон. А со стороны Приморского бульвара митинговали буйные революционные массы защитников Румчерода. И еще неизвестно было, чем закончится там митинг и сможет ли уговорить их хотя бы оставаться нейтральными наш новый знакомый «товарищ Петр».
Укрывшись за деревьями, фонарными столбами и газетными тумбами, красногвардейцы с «Красного балтийца» короткими экономными очередями сдерживали бандитов, не давая им приблизиться. Положение бандитов было хуже губернаторского. Прямо у них за спиной разворачивалась уже покончившая с гайдамаками бригада Красной гвардии. А сила она страшная и, пожалуй, единственная реальная в царящем в России хаосе и безвластии. Гвардейцы на своих бронированных машинах сомнут любого противника. Все, кто попытается оказать им сопротивление, будут беспощадно уничтожены. И особо плакать никто не будет — Советской России не нужны профессиональные налетчики, воры и бандиты.
Только вот нам бы теперь хоть час простоять, нам бы два продержаться. Правда, позиция для обороны оказалась крайне неудобной. Торчать на перекрестке улицы Пушкина, Приморского бульвара и переулка Чайковского, как ворона на колу, это не самое полезное дело для сохранения жизни и здоровья. Вот уже и пули стали над головой посвистывать. Самое паскудное в этом деле было то, что мы находились в центре большого города, вокруг нас испуганно шмыгали одесситы, прижимаясь к стенам домов, и ныряли в подворотни и подъезды. Если начнется реальный бой с применением орудий и минометов, то счет убитых гражданских лиц пойдет на десятки.
Единственным плюсом в нашем положении было то, что нам было куда отступать. Прямо позади находились Думская площадь и здание Одесской городской думы, бывшей биржи…
Я вспомнил. Вроде бы в августе этого года в Одессе состоялись выборы в местную думу, на которых победили, как и почти повсеместно, эсеры. Городским головой был избран близкий к меньшевикам польский социал-демократ Викентий Мечиславович Богуцкий. Никакой реальной власти эта дума не имела, но как бы считалась местной властью, одной из трех наряду с Румчеродом и представителями Центральной Рады. Личность же городского головы была весьма примечательной.
Пан Богуцкий, по образованию врач, в 1910–1911 годах на Дальнем Востоке участвовал в борьбе с чумой. Он был почетным доктором института экспериментальной медицины. Храбрый, однако, человек. Эта самая экспериментальная медицина, да еще чума в придачу — не самое безопасное занятие. Не стал бы трус лезть и на ответственную должность в такое смутное время, когда вся власть находилась у соломонов коганов, мойшей винницких и прочих петлюр. Да и наши некоторые товарищи тоже далеко не подарок. Могут расстрелять ни за что ни про что. Товарищ Бережной, кстати, таких любит, как это он говорит, «перевоспитывать». Если человек стоящий, пусть даже не воспринимает с восторгом социалистические идеи, но может и умеет делать что-то полезное, то значит, он нужен нашей Советской России.
— А не заглянуть ли нам в гости к пану Богуцкому? — спросил я товарища Малькова, который время от времени постреливал из маузера в наиболее нахальных налетчиков. — Он вроде нормальный человек, социал-демократ, с чумой боролся. Да и с местной властью, пусть даже и старой, тоже пора бы познакомиться.
— Действительно, почему бы и не заглянуть? — ответил комиссар, оглянувшись и махнув рукой с зажатым в ней маузером.
По этой команде броневик сдал чуть назад и остановился, перекрывая своим корпусом Пушкинскую. Повернулась маленькая башенка, и длинноствольный шестилинейный пулемет дал несколько коротких прицельных очередей в направлении баррикады на перекрестке на Ланжеронской, подавив установленный там бандитами пулемет.
