— Как же так, братцы?..
— Надо вертаться, пока темно. А то не выпустят…
— Я тебе вернусь! Думайте…
— Думаем! А что придумаешь?
После долгого томительного ожидания раздался жаркий шёпот:
— А что, если на пиках?
— Высоко ли на них поднимешься?
— Да я не о том… Обрубить наконечники и в стену башни воткнуть!
— Ну и?..
— Что — «ну и?». Потом по ним, как по ступенькам!
Все молчали, соображая.
— А что, человек дело говорит, — наконец произнёс Влесослав. — Ты кто таков?
— Соснец. Из бодричей.
— Молодец, Соснец из бодричей! Приказываю: всем тихо, без шума ножами отрезать наконечники пик и передать Соснецу. Пойдёшь первым. Топор есть?
— При мне.
— Топор оберни рубашкой для мягкости удара. Забивай наконечники и поднимайся. Мы — следом!
Всё было проделано молча и сосредоточенно. Поочерёдно двинулись наверх. И вот Рюрик на башне. Караульный лежит на помосте ничком, факел в руках Влесослава, он усиленно размахивает им, подавая сигнал людям на кораблях. В тёмный квадрат пола кинулись воины, стали сбегать вниз по лестнице. Рюрик — за ними. На одной из внутренних площадок башни увидели спящих данов, молча кинулись на них с мечами…
Главная башня замка в руках морских воинов. К причалу подошли корабли, в ворота потекли славянские викинги. Замок был захвачен почти без сопротивления. Защитников поднимали с постели и сгоняли во двор. Здесь же оказался и хозяин замка, герцог Крок, сорокалетний крепыш, с крепкими руками и бычьей шеей. Он исподлобья следил за грабежом, который проходил в замке, и еле сдерживался от душивших его злобы и бессилия.
Богатства оказались несметными. Здесь были как фамильные накопления, которые велись из века в век, так и добыча, взятая во время набегов на европейские страны: Кроки считались одними из видных представителей датских викингов.
Только к вечеру закончилась погрузка, суда вышли из залива и направились на восток. Морские воины ликовали. Ещё бы, такого обилия драгоценностей они не брали ни разу!
Между тем направление ветра сменилось с восточного на западное. Вокруг кораблей заходили свинцовые, пенистые валы. Рюрик почувствовал, как неожиданно снизу его начала толкать мощная, непреодолимая сила, а затем вдруг палуба уходила из-под ног, и он как бы проваливался в пустоту, в невесомость, при этом сладко замирало сердце. И так раз за разом… В борт грохали удары, волны перекидывались через борт, с треском рассыпаясь тучами брызг. Порой судно начинало дрожать, как в лихорадке, и люди замирали, боясь, что вот-вот его накроет волной и оно пойдёт ко дну… На мачте висел фонарь, вокруг него в бешеном вихре метались тучи колючих снежинок. А там, за светом фонаря, за бортом — тьма, холодная, свинцовая, бурлящая, и только видны одинокие огоньки фонарей других судов; они вдруг поднимаются в самое поднебесье, застывают там на некоторое время — Рюрик смотрит на них как зачарованный, — потом падают в самую бездну, и в это время через борт бросается новая масса кипящей воды.
Воины неестественно веселы, возбуждены, кричат, чтобы поддержать друг друга:
— Ну как, хорошо поливает?
— Как из ведра!
— Хлеще, чем в бане!
Кого-то сбило волной, протащило по днищу корабля. Ему кричат:
— Поделись, что нашёл!
— Подвинься, я лягу рядом!
— Режь его, пока не испортился!
Воин встаёт, отряхивается от воды, некоторое время непонимающе смотрит вокруг, наконец машет рукой и начинает смеяться вместе со всеми…
II
К весне по заказу Рюрика были построены двенадцать военных кораблей. Свой он назвал «Соколом», в честь родного племени бодричей, на мачте его поднял флаг с изображением стремительно летящего сокола. Маленькая частица утраченной родины.
В апреле, совершив богослужение в храме Святовита, вышли в море. Небо было затянуто мглистой плёнкой, солнце еле-еле пробивалось сквозь неё, разливая в пространстве ровный свет. А море спокойное, тихое, точно разлитое молоко. Так тихо, что пролетит чайка, коснётся лапками воды, и по ней разбегаются круги. Плавают маленькие льдинки, по-видимому, с севера забредшие в эти края; издали они похожи на белых лебёдушек. А порой кажется, что это не судно движется, а льдинки плывут по течению, будто по реке в весеннее половодье.
Но воинам такая погода не очень по сердцу. Приходится садиться на вёсла и грести. Часто менялись, но всё равно далеко не ушли. Ночь пришлось простоять. Только перед восходом подуло с севера, в темноте развернули паруса, корабли ходко побежали по мелким волнам.
Когда взошло солнце, увидели: прямо перед ними, пересекая им путь, двигалось с десяток военных кораблей. Но кто они — датчане или норманны? Рюрик на всякий случай дал команду: приготовиться к бою!
Суда сближались. Вот уже стали видны островерхие шлемы воинов. Значит, норманны, жители Скандинавии. Даны носили плоские шлемы. Рюрик дал отбой. Разошлись, помахав руками друг другу в знак добрых отношений. Нет взаимной вражды у бодричей и норманнов.
Спокойно миновали датские проливы, вышли в Северное море, повернули на юг. Рюрик правил к владениям Уто. Ненависть воинов к саксам была таковой, что они готовы были пройти их земли огнём и мечом вдоль и поперёк, а сам князь втайне мечтал расправиться с кенигом в жестоком, кровавом поединке.
Поздней ночью корабли вошли в Везер. Узкая полноводная река с тенистыми деревьями по берегам и редкими хижинами разрезала землю врагов почти пополам. Жители спокойно спали, а может, кто-то уже увидел стремительное и бесшумное движение судов и кинулся к коням, чтобы предупредить власти о нашествии чужеземцев.
Деревни Рюрика не интересовали. Он знал, что, кроме жалкого имущества, зерна, скота и кое-чего из плодов и овощей, в них ничего не найдёт; он стремился встретить город, замок или, на последний случай, церковь или монастырь, где можно было поживиться чем-то существенным.
Под утро увидели ограждённую частоколом церквушку и строения.
— Монастырь, — подсказал кто-то из воинов. — Я видел такой, когда с отцом ездил в страну франков. Здесь живут те, кто отрёкся от всех радостей жизни и посвятил себя своему богу.
— Зачем отрекаться-то? — недоумённо спросил другой воин. — Живи себе в удовольствие и богам поклоняйся, кто заставляет?
— Они добровольно уходят, никто не вынуждает.
— Чудные люди!
Рюрик некоторое время колебался: может, стоит отговорить своих людей от нападения на монашескую обитель? Всё-таки он был когда-то условно крещён. Правда, новую веру так и не принял, остался закоренелым язычником. Но всё же какой-то след остался, тем более в душе сохранилась благодарность священникам, которые помогли ему в трудную, критическую минуту и венчали с Ильвой…
