Губы пересохли, и я невольно облизала их. И в тот же миг Лаар стремительно подался вперед и вновь приник к моим губам, теперь уже целуя по-настоящему. Жадно, лихорадочно, так, будто только и думал об этом все время.
И я отвечала ему, чувствуя острую потребность в этих странных, на первый взгляд совершенно бессвязных движениях языка и губ. Но затягивающих, как мощная сила отлива затягивает в море неумелого пловца.
И, словно тот же пловец, я задыхалась. Хватала ртом воздух в краткие мгновения передышки, чтобы вновь с головой окунуться в пучину ощущений. Новых, ярких и таких притягательных.
Все стеснение и скованность будто волной смыло, и я без колебаний обняла мужа за шею, чувствуя, как он крепко стискивает, прижимает к себе в ответ. А потом Лаар и вовсе пересадил меня себе на колени, становясь еще ближе, еще притягательнее, позволяя ощутить жар обнаженного мужского тела, напряжение натренированных мышц.
Его нетерпение и желание.
И сейчас они ничуть не пугали. Напротив, казались естественными и такими необходимыми…
Опомнилась я, лишь когда муж схватился за край туники и потянул ее наверх, решительно намереваясь оставить меня без одежды.
Тряхнула головой, прогоняя наваждение, и словно не своим, осипшим каким-то голосом попросила:
— Лаар, погоди, не надо…
— Что? Ты не хочешь? — В глазах его читалось искреннее недоумение.
И, боги, кто бы знал, как мне не хотелось сейчас его отталкивать. Но с другой стороны, я ведь обещала себе… Клялась, что больше не позволю мужу притронуться к себе.
— Не хочу… Я не хочу закончить, как… — Договаривать нужды не было, он и так все понял.
Долгий задумчивый взгляд его блуждал по моему лицу. Обрисовывал губы. Скользил по открытой шее и разметавшимся волосам.
— Сейчас самый безопасный момент. Концентрация яда в крови наименьшая. Я почти все отдал Цветку. И… и Сириш говорит, что это самое удачное время для зачатия.
И все вдруг встало на свои места.
Я наконец поняла, зачем я здесь. Почему Лаар тащил меня в поход вопреки воле. И зачем звал тогда, по приезде…
— Так ты поэтому взял меня с собой?
— Да… У меня есть обязательства, Катара. И я должен их исполнять…
Последняя фраза царапнула. И вдруг так больно, так пусто стало на душе. И на что я только надеялась? О чем думала?
— Так я всего лишь твое обязательство, да, Лаар?
Долгий взгляд в глаза. И его горячее дыхание на моей щеке.
— Ты — моя рани. И я хочу тебя до безумия…
И вновь поцелуй в губы. Но теперь уже другой. Мучительно нежный и томный. Ласкающий. И нет никаких шансов устоять. И слабая попытка оттолкнуть мужа гибнет на корню, когда он крепко притягивает к себе. Запускает пальцы в волосы. Гладит и массирует напряженную шею.
И ко мне приходит горькое понимание, что сегодня я не смогу ему противиться. Нет, не потому, что слаба. А потому, что сама не хочу, чтобы он останавливался.
И все остальное как-то разом отходит на второй план. Его поцелуи заставляют забыть, что где-то поблизости отравляет лес Цветок Смерти, а далеко в Гарраде, во дворце раан-хара, тяжкой и мучительной смертью гибнут его жены. И что я сама очень скоро разделю их участь.
Это было где-то там. Далеко и не с нами. Словно осколок какой-то чужой страшной жизни. А здесь и сейчас не существовало ничего и никого, кроме нас двоих. Меня и странного незнакомца, совершенно непохожего на моего мужа. Нежного и заботливого. Чуткого. И вместе с тем страстного, ненасытного.
Его бросало из крайности в крайность. Он то лихорадочно целовал мои губы, до боли, до саднящих укусов, то притрагивался невесомо, зализывал последствия собственной неосторожности. И тунику снял аккуратно, медленно, будто боялся спугнуть. И стал покрывать невесомыми поцелуями шею и плечи. Скользил языком по коже, ставшей вдруг невероятно чувствительной.
И мягко уложил на спину, придавив сверху своим телом. Не оставив ни единого шанса на побег. А смотрел на меня так, что от одного взгляда потемневших глаз внутри вспыхивали мириады обжигающих искр. Я горела в его руках, плавилась в жарком пламени его страсти, его нежности, которую он так долго, так тщательно прятал, загоняя глубоко в себя.
А сейчас все это вырвалось на поверхность. Обрушилось ливнем. И я захлебывалась эмоциями, таяла под этим дождем, задыхалась, забывая дышать.
А Лаар все продолжал целовать, спускаясь губами к впадинке между ребер и ниже, к трепещущему в нетерпении животу.
В голове мелькнула мысль, что я уже почти две недели, как нормально не мылась. И пахнет от меня, должно быть, не лучшим образом. Особенно для чувствительного обоняния раан-хара. Я уже даже хотела сказать ему об этом. Остановить. Но разве можно остановить лавину, смертельной волной сходящую с гор?
Лаар словно помешался. Трогал губами каждый кусочек моей кожи, изучал, словно впервые в жизни, пробовал на вкус и жадно втягивал запах моего тела. И дрожал каждый раз. И я поняла, что он сдерживается, оттягивает момент единения, хотя я уже давно была готова к нему. И когда Лаар спустил с меня шаровары и скользнул пальцами между ног, непроизвольно выгнулась, подаваясь навстречу его руке. Чувствуя, как влажно и скользко стало внутри. И до безумия желая большего.
Да, сколь бы ни было стыдно это признавать, но я хотела этой близости, жаждала ощутить его в себе. Настолько, что не было никаких сил терпеть…
Лаар и не заставил. Он буквально сорвал с себя штаны и вновь оказался на мне, удобно устроившись меж широко разведенных ног. Потерся о мой живот, вызвав новую волну трепета и предвкушения, и вошел мучительно медленно, с низким гортанным стоном, вырвавшимся сквозь стиснутые зубы.
— Демон, какая же ты горячая… — Хриплый шепот мне в губы, и новое движение, столь же плавное и медленное, и теперь уже я не могу сдержать стона. И обхватываю ногами его бедра, чтобы быть как можно ближе, прижиматься теснее, чувствуя его всем своим телом. Каждой клеточкой обнаженной кожи, каждой частичкой обнаженной души.
И с каким-то странным восторгом понимая, что сейчас он мой.
Мой без остатка.
Мой до самого своего глубокого, темного дна.
* * *
Лаар
Запах ее желания сводил с ума.
Бил по оголенным нервам, скручивал нутро в тугой узел, заставляя дрожать от перенапряжения.
Потребность немедленного обладания была столь сильной, что Лаар был готов завыть! Он хотел свою рани до искрящихся звезд перед глазами, до судорожно стиснутых челюстей и прокушенной до крови губы.
Хотел, но сдерживался. Потому что внутри него билось еще одно, совершенно иное желание: он хотел сделать приятное ей.
Должен был во что бы то ни стало, словно в том была острая жизненная необходимость. Хотел, чтобы хоть раз все было по-настоящему. Чтобы слышать ее сладкие стоны, видеть затуманенные наслаждением глаза, чувствовать неровное дыхание и грохот бешено колотящегося сердца.
