Я лишь пожала плечами и аккуратно отставила в сторону свою посуду.
— Ложись, тебе надо отдохнуть, — и вновь этот приказной тон.
И непонятно, то ли он так проявляет заботу, то ли просто привык раздавать всем указания.
Тем не менее я поплотнее укуталась в плед и улеглась обратно на покрывало, ощущая сытую усталость после обеда. И тут же почувствовала, как мужская рука пробралась под плотную ткань, касаясь обнаженного тела, и Лаар рывком притянул меня к себе. Прижал спиной к широкой груди.
— Спи, — шепнул на ухо, когда я завозилась в его объятиях, устраиваясь поудобнее.
Полночная звезда, он просто неисправим…
* * *
Когда проснулась, мужа рядом не было.
Я протянула руку и наткнулась на бесконечную пустоту. И сразу так неуютно стало, так зябко, словно сидишь в комнате, продуваемой сквозняками. И на миг показалось, что все мне приснилось. Что не было ни томительно нежных поцелуев, ни жарких объятий, ни бесконечно яркого наслаждения, накрывшего с головой. Вот только накрепко впитавшийся в покрывало терпкий мужской запах не оставлял сомнений: все это не сон, не выдумка. Реальность, каким-то немыслимым образом случившаяся с нами.
Передернув плечами, я села на постели. От земли тянуло холодом, а багровый свет, пробивающийся сквозь полог шатра, явно исходил от клонящегося к закату солнца.
Интересно, сколько я проспала?
Одежды на мне по-прежнему не было, и первым делом я поспешила облачиться в свои вещи, грязные и мятые. Увы, на чистый наряд рассчитывать не приходилось. Да и кожа мгновенно покрылась противными мурашками, так что размышлять было некогда.
Одевшись, сразу направилась к выходу из шатра.
Стоило только отвести в сторону плотный полог, как я поняла, что багровый свет исходит вовсе не от закатного солнца. Да и этот самый закат уже давно миновал. Небо висело темное и низкое, с надкушенной половинкой луны, то теряющейся, то выплывающей из дымки темных облаков. А на фоне неба, разбрызгивая в стороны багровые блики, полыхало зарево пожара.
И я замерла, пораженная.
Никогда в жизни мне не приходилось видеть подобного буйства стихии. Разрушительной, смертоносной, беспощадно пожирающей все, что попадается на пути. Огонь стоял стеной, и языки пламени его, казалось, достают до самых звезд, грозя поглотить и их. Огонь ярился в кронах огромных столетних сосен. Трещал обломанными ветками и расходящимися надвое стволами. Брызгал во все стороны, перекидываясь на новые участки леса, подобно захватчику, идущему напролом.
Этот огонь был злой, ненасытный, губительный. И сердце сжалось от ужаса. И ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Я чувствовала, как от исходящего жара начинает жечь лицо и горят колени, касающиеся ткани шаровар. Казалось, что от этого жара плавится и сама земля, превращаясь в жидкий черный деготь.
И я слышала, как беспомощно воет лес, жалобно и надрывно. Видела, как прыскают в стороны птицы, согнанные со своих насестов, бросившие гнезда на волю стихии. Бегут звери, оставшиеся без крова.
Мне казалось, что и само небо горит. Плачет кроваво-красными огненными слезами. И я плакала вместе с ним, глотая соленые капли, текущие по губам.
А потом кто-то положил тяжелую ладонь мне на плечо, заставив вздрогнуть от неожиданности.
— Не подходи ближе, — из-за спины раздался предупредительный голос Лаара.
Странно, и когда я успела так далеко отойти от шатра? Ведь не собиралась же.
Муж взял мою руку и повлек за собой. На полпути обернулся. Заметил мокрые глаза и тут же нахмурился.
Наверное, опять начнет злиться. Может, даже накричит. Как он там говорил? Терпеть не может женские слезы?
Ну и пусть. Сейчас меня меньше всего волновало, что нравится раан-хару, а что нет. Я вообще впала в какое-то странное отрешенное состояние, когда все становится неважным. Несущественным вовсе. И потому даже не сразу поняла, что делает муж.
Вместо того, чтобы привычно рявкнуть на меня, он подошел ближе и отер сухой ладонью мои щеки. Смахнул влагу с подбородка.
— Так надо было, — произнес сухо, и при этом жадно вглядываясь в мое лицо. Что, интересно, пытался там разглядеть?
— Но зачем же так много… Как потом его остановить?
— Не беспокойся, мы ограничили территорию. Дальше нужного пожар не уйдет.
На этих словах я немного пришла в себя. Голова потихоньку прояснялась, и я обратила внимание на незамеченные прежде вещи. Например, на то, что людей в лагере стало больше. Гораздо больше!
Кажется, сюда согнали жителей, по крайней мере, двух окрестных деревень. У каждого в руках была лопата или большой топор для колки дров. Все эти люди куда-то двигались, перемещались, переговаривались меж собой. Кшатрий громовым голосом раздавал указания.
Ох, сколько всего, оказывается, произошло, пока я спала!
К нам подъехал один из стражей. Чуть ли не на ходу спрыгнул со спины своего рысака и, кинув косой взгляд в мою сторону, обратился к раан-хару:
— Господин, тут недалеко стоит укрепленный замок. Тамошний вайш с радостью примет нас.
— Превосходно. Выезжаем сейчас же! — распорядился Лаар и обратился уже ко мне: — Собирайся. Скоро совсем стемнеет, ни к чему медлить.
Было бы мне что собирать…
* * *
Лаар
Предложение вайша оказалось как нельзя кстати. После стольких дней пути и сна почти на голой земле раан-хару и его людям требовались нормальная пища и отдых. А особенно его рани.
Лаар чуть не разорвал в клочья попавшееся под руку покрывало, когда увидел все эти ужасные ссадины на теле Катары. Такие яркие, такие чуждые на гладкой молочно-белой коже. Их не должно было там быть! Но они были…
И раан-хар чувствовал в том свою вину…
Нельзя было оставлять Катару одну. Если бы он был рядом, ничего бы этого не произошло. Он бы смог уберечь, защитить…
И как только он мог понадеяться на кшатрия?
Впрочем, у Халида нет его Дара, и, как ни крути, он бы не смог учуять приближение Цветка Смерти. И все равно выходит, что во всем виноват Лаар. Это он подверг девушку смертельному риску. Сначала взяв с собой в поход, а позже — оставив в недопустимой близости от проснувшегося Цветка.
Теперь же он знал, что ни за что не отпустит ее от себя. Хотя нет. Лучше он оставит ее в замке, достаточно далеко от опасности. Если понадобится, даже запрет там, только бы быть уверенным, что его рани ничего не угрожает.
В том числе и он сам.
В памяти вдруг всплыл момент, когда Катара лизнула каплю его крови. Странно, что ее не стошнило в тот же момент. То ли доза оказалась слишком малой, то ли… Может, все-таки произошло привыкание? Или он попросту упустил момент, когда ей стало плохо? А может, плохо сейчас, а он о том и не знает?
