Карина возвращалась домой, возвращалась с пониманием того, что ее задача выполнена, причем выполнена на все сто процентов: расклад сил в городе ясен; тем, что не удалось увидеть своими глазами, щедро поделились собеседники из числа людей, живущих на «Домостроителей». Разговорить их было просто: нужно только делать восторженные глаза и задавать наводящие вопросы.
Поистине триумфальное возвращение первого отправленного к дикарям разведчика. Так почему же при мыслях о мародере, пропавшем наверху, становится так горько и слезы сами собой наворачиваются на глаза?
А если бы он вернулся? Смогла бы она забыть обо всем: о своей миссии, о мертвых родителях, послать к черту спокойную жизнь в комфортабельных условиях бункера, которая теперь, после всего, что ей пришлось увидеть, казалась поистине райской?
Остаться с ним, ждать его возвращения из рейдов на поверхность, куда он наверняка стал бы убегать от семейных проблем, найти общий язык с забитыми и бледными женщинами, живущими в переходе, а потом в перспективе, может быть, даже родить мародеру детей.
Если бы он, конечно, не струсил и решился на все это. Если бы смог отогнать, наконец, преследующий его призрак погибшей жены.
Хотя кто вообще знает, что у него на уме было? Иногда девушке казалось, что мародер сам не вполне понимает этого.
– Не знаю, жив ты или нет, Нель… – прошептала Карина, наблюдая за лениво ползущими в разные стороны створками гермоворот. – Но…
* * *
Самой маленькой из них – Юле – едва исполнилось четыре. Она уже хорошо ходила и достаточно бойко разговаривала, к тому же, как любая четырехлетняя малышка, с первого взгляда могла расположить к себе.
Было в маленьких детях какое-то необъяснимое обаяние, Карина заметила его, когда ей приходилось возиться с младшей группой. Она же и придумала использовать это.
Дорогу малышке преградил один из двоих бойцов, охранявших арсенал.
Никому не могло и в голову прийти, что кто-то покусится на его сохранность. Врагов снаружи никто не ждал, а врагов внутренних считали истребленными шесть лет назад. Поэтому и поставили на охрану арсенала всего двоих.
А чего плохого можно ждать от четырехлетней девочки?
– Ты чего тут, малышка? – раздался в ярко освещенном коридоре голос, в котором не было ни малейших признаков враждебности. – Заблудилась?
– Я… – потупив глазки, произнесла Юля. – Я в туалет шла и не туда свернула…
Туалет находился там же, где и спальни младшей группы, на уровень ниже.
Однако ничего удивительно в этом охранник не нашел. Он медленно присел на корточки, наклонился к девчушке и принялся разъяснять маршрут:
– Тебе надо вернуться назад, свернуть направо и спуститься по лестнице. Там первый поворот налево, запомнила?
Юля, состроив озабоченную мину, покивала, но, стоило бойцу подняться с корточек, как она схватила его за руку и жалобно попросила:
– А можете меня отвести? А то одной очень страшно идти.
Жалобное личико и слегка растянутые гласные подействовали на солдата так, как и ждала Карина. Он повернулся к своему напарнику, сказал, что отведет девчушку и вернется, и, продолжая держать Юлю за руку, повел ее к указанному ранее повороту.
Где и упал без сознания, получив по голове тяжелой цепью, выдернутой из какого-то механизма.
Второго из охранников тем временем уже валили на пол трое самых здоровых пацанов. Один из них замахнулся ножом, лезвие вошло между ребер, и солдат мгновенно умер, так и не сообразив, что произошло.
Карина вышла из-за поворота с зажатыми в руках ключами, открыла дверь и, победоносно улыбнувшись, взяла из шкафчика первый попавшийся на глаза автомат.
* * *
Не закончив предложения, она сделала шаг вперед, покинув комнату, залитую красным светом. За этим последовал недолгий спуск по лестнице, после которого девушка стащила с лица опостылевшую за эти несколько дней противогазную маску, вдыхая пахнущий металлом и бетонной пылью воздух бункера, воздух, привычный, как голос матери для младенца.
– Ты вернулась, – обратился к ней голос из динамика, подвешенного под потолком. Ее вышли встречать после того, как сигнализация оповестила охрану об авторизованном доступе к системам, управляющим гермозатвором. – Что с тем дикарем, с которым ты бежала на поверхность? Остался ли там кто-нибудь, знающий о нашем убежище?
Голос принадлежал Роману. Еще одному отцеубийце, парню, который был вторым зачинщиком того бунта. Остальные дети ждали, что править бункером теперь будут Роман и Карина и что они даже поженятся, но как-то не срослось.
Утолив жажду мести за мать, она не захотела власти. Рома взял бразды правления в свои руки, а она осталась рядовым бойцом и первым кандидатом на такие вот рискованные задачи.
Он сейчас наверняка стоит за дымчатым пуленепробиваемым стеклом, вдавив кнопку интеркома, и ждет ответов.
* * *
В бункере началась резня.
Вооружившись из захваченного арсенала, мальчишки и девчонки напали на ничего не подозревавших взрослых. Стрелять они умели – на стрельбища детей водили, начиная с двенадцати, а к виртуальным симуляторам допускали уже с десяти.
И в тот момент дети чувствовали себя именно в тех самых симуляторах, не думая о том, что кровищу и мозги со стен придется убирать, а трупы куда-то выносить.
Карина в бойне не участвовала – она шла к кабинету мэра.
Звуки выстрелов и ударов звучали со всех сторон, кто-то ругался, кто-то плакал и упрашивал детей прекратить расправу, но девчонка уже успела привыкнуть и как-то абстрагироваться от происходящего.
Тяжесть «калашникова» в руках придавала ей уверенность, да и не могло там быть ничего опасного. Оружия на руках не было практически ни о кого – после событий шестилетней давности право иметь его получили только самые близкие к мэру люди.
И почти все они уже были мертвы.
Дверь кабинета была распахнута, и Карина решительно вошла внутрь.
Мэр лежал на полу без сознания. На его груди сидел Роман – пятнадцатилетний парень, который шесть лет назад, как и она, стоял в толпе детей и смотрел, как его родителей расстреливают.
Роман медленно наносил удар за ударом, превращая лицо мэра в кровавую кашу. Услышав шаги девушки, он поднял взгляд и улыбнулся ей кровавой улыбкой.
У него во рту не хватало двух передних зубов.
* * *
– Никого не осталось… – хрипло ответила Карина, зная, что ее услышат. В горле стояли рыдания, но лучше умереть, чем открыть, что именно она сейчас чувствует. – Дикарь погиб в схватке с себе подобными.
Именно так, и никак иначе. Спокойный размеренный тон, ровное дыхание. Дать им поверить в то, что говоришь, и не позволить понять, что сама ты по-прежнему отказываешься в это верить.
