– Мариам, – объявил он, – это Пол Крэншоу, директор…
– …обсерватории Китт-Пик. Ну, конечно же! Здравствуйте, профессор Крэншоу, для меня это большая честь.
– Зовите меня Пол, – откликнулся Крэншоу. В его глазах за массивными двойными линзами читалась усталость, а в кивке не было ни капли приветливости. – Насколько я понимаю, именно вы обнаружили первую комету?
Я кивнула и попыталась через силу улыбнуться.
– Да, професс… Да, Пол. А что у вас за срочное дело?
Том указал мне на кресло, подождал, пока я сяду, и, набрав побольше воздуха, заговорил:
– Во-первых, Мариам, если ты будешь снова общаться с репортерами, пожалуйста, избегай упоминаний о проблемах.
– Я ничего не говорила о проблемах!
– Просто не углубляйся в подробности относительно трех комет, хорошо?
Крэншоу кивал после каждого его слова.
– Ну… да. Хорошо, – неуверенно протянула я.
Том и Крэншоу переглянулись, но не сказали ни слова. Я начала серьезно беспокоиться. Неужели я ляпнула что-то не то?
Том откинулся в кресле и продолжил:
– Пол прилетел сегодня утром. Китт-Пик вплотную занимается этим случаем.
– Китт-Пик? Но почему?
– И не только они. – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Наш разговор не должен выйти за стены этой комнаты.
– Хорошо…
– Мы знаем, почему комет было три, – перехватил нить разговора Крэншоу.
– Что значит – «было»?
– Траектории продолжают меняться. Если так пойдет и дальше, в чем мы практически уверены, кометы не достигнут орбиты Земли.
– Почему? И что вообще происходит?
– Рядом с нами проходит коричневый карлик.
Коричневые карлики – это, грубо говоря, несостоявшиеся звезды. Им не хватило массы, чтобы запустить термоядерную реакцию. Однако они огромны, очень массивны, и оказаться к такому слишком близко было бы крайне нежелательно.
– Где он сейчас?
– В шестидесяти миллионах километров от комет. И, к сожалению, движется в нашу сторону.
– Господи!
– Мы более или менее уверены, что он пройдет мимо.
– Рада слышать! Но…
– Орбиты нескольких планет будут нарушены, – снова заговорил Том. – Включая земную.
А вот это было совсем худо. Нас может швырнуть на Солнце, или наоборот, утащить от него слишком далеко. В глаза мне бросился лозунг в рамке.
«Живи нынешним днем».
– И насколько все плохо? – Мой голос начал дрожать.
– Мы уточняем конкретные цифры.
Ну да. Конкретные.
Коричневые карлики практически невидимы. Они излучают очень мало тепла, иной раз немногим больше, чем кухонная плита. Этот был размером с Юпитер, но примерно в шестьдесят раз тяжелее.
– Как прошел день? – спросил меня Уоррен.
Я дала Тому слово.
– Все в порядке. А у тебя?
Мне и раньше приходилось его обманывать. Лгать насчет того, как хорошо он готовит, любила ли я кого-то до встречи с ним, насколько неотразимым я его считаю. Только это все был детский сад. Впервые в жизни я солгала о чем-то по-настоящему важном.
Уоррен стал рассказывать о сделке, которую он закрыл на Шеппертон-авеню. А я начала переосмысливать свои жизненные ценности.
На следующий день я давала еще одно интервью и от вопроса об изменении траектории кометы просто отмахнулась. «Ничего заслуживающего внимания».
Даже не покраснела.
Том пообещал немедленно сообщить мне, как только появятся новые данные. Неудивительно, что в течение нескольких дней у меня перехватывало дыхание при каждом телефонном звонке.
Когда данные наконец появились, я как раз шла на утреннюю лекцию.
– Мариам, как закончишь, зайди ко мне.
– Какие новости? Хорошие – или плохие? – спросила я Тома.
– Просто зайди, когда освободишься.
Я отправилась на лекцию, стараясь сохранять самообладание. Вошла в аудиторию. Этим утром я читала общую физику за второй семестр.
И смогла продержаться до конца лекции. Я мало чем в жизни так горжусь.
Когда я вошла, у Тома было два посетителя. Он сразу же перед ними извинился, объяснив, что у нас очень важное дело. Они вышли, я села в кресло. Том закрыл за посетителями дверь, да так и остался стоять рядом, держа руку на ручке.
– Что? – спросила я.
– Землю стащит с орбиты. Так же, как до того комету.
Я сидела не шевелясь, ничему не удивляясь, и чувствовала, как из меня по капле вытекает жизнь.
– У нас есть хоть какой-то шанс?
– Насколько я понимаю, никакого.
Я не сводила с него глаз.
– Когда?
– Вот здесь хоть какие-то хорошие новости. Эта штука движется довольно медленно. Орбита начнет меняться только через девятнадцать лет.
Я с трудом могла дышать. И все старалась вместить в себя это знание.
– Запрет все еще в силе, Мариам. Не говори никому.
Я была поражена.
– Такое нельзя скрывать! Люди имеют право знать правду!
– Безусловно. А еще они имеют право на оставшиеся им почти двадцать лет нормальной жизни. Скажи им, что происходит – и они лишатся этого права.
– Не вам решать!
– Совершенно верно. Не мне. В эти самые минуты информацию докладывают президенту.
Я нарушила обещание через три минуты после того, как вернулась домой. Сохранить подобное в тайне меня все равно не заставишь. Лиз была в своей комнате наверху, поэтому я просто села рядом с Уорреном и все ему рассказала. Взяв с него слово больше никому не пересказывать. И надеясь, что его слово окажется тверже моего.
– Конец света? – переспросил он.
– Расчеты пока не окончены, но никаких шансов не видно.
Мы сидели на диване. Он придвинулся поближе, и мы обнялись.
– Ты в порядке? – негромко спросил он.
– Сам-то ты что думаешь?
– Недвижимость вдоль реки сильно подешевеет, – покачал головой Уоррен.
Никогда еще я не любила его так сильно.
– Девятнадцать лет – срок долгий, – прибавил он наконец. – Жалко, Лиз не повезло.
Он просидел еще с минуту, глядя куда-то вдаль.
– Не знаю, что нам теперь делать.
– Том беспокоится, что произойдет, если правда станет известна. Начнется паника.
– Наверное, он прав. Но я никому не скажу.
