Головной вагон стремительно приближался. Я заступила за край платформы, вперившись в пустую кабину, летящую прямо на меня.
Кто-то вскрикнул:
– Эй, что вы делаете!
Вагон почти поравнялся со мной. Я занесла ногу за край платформы и шагнула в пустоту.
– Стойте! Не…
Колеса пронзительно завизжали, но было поздно: я полетела вниз, под поезд. Меня с силой швырнуло на рельсы. Боли не было – только яркая вспышка света перед тем, как опустилась темнота.
Годом ранее
Я встретила Майкла на одном из церковных собраний в Верхнем Ист-Сайде, а именно на третьей лекции из цикла под названием «Как уверовать?» – о рациональном обосновании бытия Божьего и Его чудес. То, что в тот вечер мне удалось выйти из дому – вот в чем заключалось настоящее чудо. В ткани моего собственного бытия зияла дыра, и здесь, в церкви, я надеялась обрести…
…что-нибудь.
Впрочем, в тот вечер атмосфера в зале была самая заурядная: люди в дешевой мешковатой одежде, прижав к себе куртки и варежки, протискивались между рядов кресел, осведомляясь, не занято ли то или иное место. На меня то и дело поглядывала какая-то женщина, явно желая завести разговор, но я отвернулась. И зачем я только сюда пришла, мелькнуло у меня в голове. На часах было две минуты девятого. Не в силах сдержать зевоту, я напомнила себе, что даже Эйнштейн верил в Бога.
В полуподвальном помещении стояла духота; после свежего морозного воздуха я невольно поморщилась. Спина взмокла, и я собралась снять кофту и шарф – зимнюю куртку я сбросила, как только вошла, – однако, глядя на выпирающие телеса окружающих, взопревших от жары, я передумала раздеваться.
В ладони поблескивал стаканчик с кофе – диетический заменитель сахара я принесла с собой – и, несмотря на духоту, я потягивала безвкусный напиток, обжигавший язык и губы. Я точно заперла входную дверь? Подавив желание немедля отправиться домой, я сказала себе, что проверяла дважды. Начало лекции задерживалось на пять минут. Я собралась встать и уйти, как вдруг позади раздался голос:
– А что вы думаете про эти собрания?
Я обернулась: мне улыбался незнакомый мужчина.
Очень привлекательный мужчина.
Я улыбнулась в ответ.
– Как вам сказать. Я кое-что для себя извлекаю.
Я села полубоком, чтобы лучше рассмотреть собеседника: у него были седые виски, как у моего отца. Не припоминаю, чтобы видела его раньше, но, впрочем, моя обычная социальная зашоренность могла быть тому виной.
Уголки губ незнакомца приподнялись в улыбке.
– Вы за этим пришли? Извлечь для себя кое-что?
Зачем же еще, подумалось мне. Хотя он был прав: я не должна приходить сюда только за этим.
– То есть, я хочу сказать, я пытаюсь обрести целостность.
– Я вас очень хорошо понимаю, – кивнул в ответ незнакомец. Он неловко повернулся в кресле, расстегнутая куртка сползла с плеч, и в холодном свете неоновых ламп матово блеснул отполированный металл, опутанный проводами. Мужчина уловил мой взгляд и поправил куртку.
Я почувствовала, как у меня вспыхнули щеки. «Целостность». Ну кто меня тянул за язык?
Улыбка на его лице дрогнула всего на секунду.
– Повоевал в свое время.
– Понятно, – сказала я, натянуто улыбаясь.
Я слышала истории об искалеченных ветеранах войны, которых восстанавливали буквально по кусочкам, протезируя утраченные конечности. Брату повезло куда меньше, подумала я, но постаралась отделаться от этой мысли.
Незнакомец протянул вперед протез.
– Не смущайтесь. Меня зовут Майкл.
Я пожала механическую руку, тяжелую и прохладную на ощупь, и промямлила:
– Эффи.
Интересно, что он увидел, когда взглянул на меня. «Неопрятную толстуху», – ответил внутренний голос.
– Очень приятно познакомиться, Эффи, – шепнул Майкл, не отнимая механической руки. У меня по спине побежали мурашки.
Выступающий объявил о начале лекции.
– Сегодня мы поговорим о первородном грехе и его значении, – возвестил он, и гул голосов в зале улегся.
Я выпустила протез Майкла из руки и повернулась лицом к оратору.
Собрание тянулось целую вечность и, наконец, подошло к концу. Слушатели вставали с мест, собирали вещи, проверяя, все ли у них с собой.
Меня клонило в сон, однако я ни на минуту не переставала думать о Майкле.
Я повела себя невежливо? Зря я не оделась понарядней. Я наморщила лоб. А я точно заперла дверь? Едва сдержавшись, чтоб не вскочить на ноги, я принялась картинно хлопать себя по карманам, а сама прислушивалась к Майклу, который с кем-то беседовал. Дождавшись паузы, я обернулась и спросила как можно непринужденней:
– Ну, что скажешь? – и тут же невольно поморщилась: какая банальщина! Я не уставала поражаться тому, какой подчас гениальной бывала в лаборатории и какой недотепой становилась в окружении незнакомых людей.
Майкл снова одарил меня улыбкой.
– Любопытно, – ответил он, пожав плечами, и, понизив голос, прибавил: – Хотя никак не могу привыкнуть, насколько буквально евангелисты трактуют Писание.
– О, я понимаю, – отозвалась я. Если он и заметил, что на лекции я клевала носом, то не подал виду. – Неужели они в самом деле считают, что морские воды расступились перед Моисеем, и он прошел посуху?
Сказав это, я оглянулась, как бы меня не услышали, но тут же опомнилась: ведь именно за этим я и пришла сюда – поговорить о своем чрезмерно рационализированном восприятии Библии.
Зал тем временем опустел. Мы с Майклом направились к двери.
– Мне нравится в церкви, – продолжал Майкл, – но меня несколько смущает ее избирательная метафоричность.
– Что ты имеешь в виду?
Майкл распахнул передо мной дверь.
– Например, Церковь утверждает, что Моисей действительно прошел по дну Черного моря, но при этом причащение крови Христовой происходит путем символического вкушения вина.
Такой ответ меня озадачил. Входя в распахнутую дверь, я взглянула на Майкла еще раз. Умный и привлекательный. Ты его не интересуешь, даже не мечтай, мелькнуло у меня в голове. Мы направились к выходу из церкви. Наши голоса гулко отзывались в пустых коридорах, ботинки поскрипывали на свежевымытом линолеуме.
На улице уже стемнело. В шатрах ровного света, ниспадавших от биолюминесцентных фонарей, кружились и поблескивали снежинки. Подошвы ботинок оставляли на свежевыпавшем снегу аккуратные оттиски. В детстве я обожала снег. Теперь же зима была просто холодным временем года. Мы остановились и встали лицом друг к другу.
– Спокойной ночи, Эффи.
Внезапно наступившую тишину нарушали автогондолы, с приглушенным гудением проносящиеся по Второй авеню.
