Корво взглянул на ее ладонь. Кожа была молодой, бледной и гладкой. Но ногти этой женщины, в отличие от ногтей всех остальных дам, приветствовавших леди Бойл, были коротко острижены и не накрашены.
Он подумал, что откуда-то знает эти руки – с такими короткими ногтями, наверное, очень удобно тренироваться, – но тут его взгляд упал на кольцо. Ошибки быть не могло. Серебряное, с большой многогранной печаткой, на которой четыре ключа пересекались подобно стрелкам компаса. Кольцо было простым и изящным… одним из пары.
Второе было у него на пальце.
Первое принадлежало императрице Островов.
Корво не был уверен, узнала ли леди Бойл это кольцо, заметила ли она его вообще. Если да, то она никак этого не показала. Кивнув в ответ на реверанс, она отняла руку. Эмили выпрямилась, кивнула леди Бойл и Корво и пошла по площадке дальше, спустилась в зал с другой стороны и растворилась в толпе.
Леди Бойл продолжила приветствовать гостей. Корво выждал несколько минут и посмотрел на парадные двери. Очередь растянулась до самого сада. Хозяйке еще долго предстояло здороваться с вновь прибывшими. Корво положил руку ей на плечо и наклонился прямо к ее уху.
– Прошу простить меня, леди Бойл, – прошептал он, – вы не позволите мне принести вам чего-нибудь выпить?
Леди Бойл рассмеялась под маской.
– Молодой человек, вы читаете мои мысли.
Кивнув, Корво извинился и прошел сквозь плотный строй гостей. Он спускался по лестнице, леди Бойл крикнула ему вслед:
– И покрепче!
Корво поднял руку, чтобы показать, что услышал ее, и поспешил вниз.
Ему нужно было сообщить агентам, что на маскараде появилась неожиданная гостья.
Он заметил Эмили у массивных дверей, которые вели в один из «потайных» садов, примыкавших к особняку Бойлов. В саду было два уровня – просторная лужайка с изящной, покрытой эмалью садовой мебелью и длинная прямоугольная площадка, которую обычно использовали для игры в крокет и стрельбы из лука. Между собой они были связаны изогнутой лестницей. И там, и там, среди излучающих тепло ворваниевых обогревателей уже гуляли наряженные в костюмы гости.
Корво осмотрел сад. Его агенты – здесь их было четверо – сделали вид, что не заметили его. Эмили одиноко стояла у балюстрады, отделявшей верхний сад от нижнего. В руке она держала бокал игристого вина.
Прислонясь к дверному косяку, Корво наблюдал, как Эмили, на которую не обращал внимания ни один из гостей, увлеченных разговорами, огляделась, повернув голову сначала в одну сторону, затем в другую, и аккуратно вылила половину бокала в кусты. Затем она поднесла бокал к губам, придерживая локоть другой рукой, и стала присматриваться к окружающим.
Нахмурившись, Корво вернулся в бальный зал и прошел мимо человека в костюме белого льва. Поравнявшись, он наклонился ближе.
– Черный воробей в саду, – сказал он. – Следите за ней.
Белый лев что-то пробормотал – скорее всего, сказал: «Все понял», – но его слова поглотила тяжелая и сложная маска. К тому времени как Корво прошел сквозь толпу на другую сторону зала, белого льва уже нигде не было видно.
Корво снова нахмурился под маской. Своим появлением на балу Эмили сильно нарушила его планы, но так он хотя бы мог оказаться рядом в нужную минуту.
20
ОСОБНЯК БОЙЛОВ (ЗАКРЫТОЕ КРЫЛО), ОКРУГ ОСОБНЯКОВ
15-й день, месяц тьмы, 1851 год
«И в мыслях у меня лишь мясо, смерть, кости и песня. Ужасные песни теперь преследуют меня во снах».
– МЯСО, СМЕРТЬ, КОСТИ И ПЕСНЯ
Выдержка из дневника мясника
Стены длинного широкого коридора были обиты панелями из темного дерева и украшены многочисленными светильниками и геральдическими щитами. Но переход – длинная галерея – был окутан тьмой. Свет проникал туда сквозь большие окна, прорубленные высоко в стенах по обе стороны галереи. Яркая луна заливала светом квадратную площадку в самом ее конце.
В свете луны танцевала женщина. Она была одета в элегантный серебристо-белый брючный костюм с буфами на рукавах и откровенным вырезом. Волосы женщины были того же цвета, что и ее наряд. Длинные и прямые, они доходили почти до талии. Она была босиком и кружилась, вытянув перед собой руки, словно обнимая ими партнера, которого у нее не было.
Она проскользила в одну сторону, затем в другую. Ее волосы летали, подобно хвосту кометы, когда она поворачивала голову. На губах у нее была мелодия, слышная лишь ей одной.
Она закрыла глаза, рассмеялась, уронила руки и низко поклонилась воображаемому спутнику. Она пробормотала что-то, хотя слова и не имели смысла, повернулась и улыбнулась в лунном свете, глядя на высокие окна, как будто была актрисой и стояла на сцене в лучах софитов. Она поклонилась еще раз, затем еще, улыбнулась левой части воображаемого зала, а потом и правой, купаясь в аплодисментах, которые звучали у нее в голове.
Потом она замерла, слегка пошатываясь, музыка снова зазвучала у нее в голове. Мелодия была знакомой, любимой, она обожала ее с самого детства, когда вместе с двумя сестрами они играли в этой длинной галерее и распевали песни, держась за руки и кружась, пока галерея не начинала кружиться вместе с ними.
Волоча ноги по мягкому ковру, женщина в серебристо-белом одеянии медленно подошла к стене. Она выставила перед собой руки, коснулась кончиками пальцев деревянных панелей, а затем подалась вперед и прижалась к стене всем телом. Она была холодной, твердой, настоящей. Настоящего в ее жизни было мало. Женщина закрыла глаза и прислонилась затылком к темному дереву.
Вот. Она услышала. Низкий гул разговоров, смех, звон бокалов. За стеной – в той части дома, куда она не входила уже много лет, – был в разгаре маскарад.
И звучала музыка. О, эта музыка! Она то стихала, то нарастала вновь, подобно волне. Женщина в серебристо-белом улыбнулась, услышав крещендо, которое становилось все громче, громче и громче… И больше вынести его она не могла. Все еще улыбаясь, она отошла от стены, схватилась за голову и крепко сжала ее. Музыка, подобно океану, ревела у нее в ушах.
Она упала на колени, ее глаза закрылись сами собой.
Порой музыка ранила. Она звучала так громко, что женщина не слышала собственных мыслей и забывала, кто она, где и почему.
А потом все пропало, на галерею обрушилась тишина.
Женщина открыла глаза и, не вставая с коленей, посмотрела на окно. На небе ярко сияла луна, и ее серебристый свет заливал все вокруг.
– Миледи.
Обернувшись на голос – мужской, тихим эхом пролетевший над длинной галереей из ее дальнего конца, скрытого в чернильно-черной темноте, – женщина в серебристо-белом одеянии нахмурилась. Ее губы принялись беззвучно повторять это слово.
