Гутя покачала головой:
– Ой, дурит он тебя, Алка. Соскочит, чует мое сердце.
– Ну что ты такое говоришь? – кинулась на защиту кавалера Аллочка. – Вот ты же умная женщина! Во всяком случае, сама так считаешь! Вот и подумай – если ему надо соскочить, он бы звонил и переносил на завтра? Ну, что молчишь? Он бы просто взял и не позвонил. И все. А у меня о нем – никаких данных. А он побеспокоился, позвонил, предупредил, пообещал, что… ну, это уже не твое дело.
– Да, правда, – отчего-то быстро согласилась Гутя. – Садись со мной, я манты стряпаю, а их лепить – замучаешься. Сама знаешь.
Аллочка перекривилась. Нет, конечно, манты – это тебе не пельмени лепить, тут надо быстрее поворачиваться, и все равно! Зачем себя мучить, если можно пойти и купить, какие нужно и сколько хочется?
– Гутенька, а у меня что-то вот тут щемит, – уткнула она руку куда-то в область пышного бюста.
– Ну соври еще, что это сердце, – осуждающе мотнула головой Гутя.
– Ну почему? – вытаращилась сестрица. – Там много всего, например, кости или селезенка, или предстательная железа.
Гутя совсем посуровела:
– Пока справку не принесешь, что у тебя предстательная железа болит, даже и не заикайся. Лентяйка.
– Это не я лентяйка. Сама не пошла на задание, а я, между прочим, все сделала как надо. Я даже в халат переоделась. А ты! И где опять твой Фомочка? Упустила?
– Ему Варька уже на работу звонила, сказали, что он с главврачом на какое-то обучение поехал.
– Понятно, тот его научит! Интересно, где у них сегодня этот «институт», в каком ресторане?
– Придет, и выясним! – строго оборвала ее сестра. – А ты зря не болтай. Так ведь и жизнь человеку можно сломать, двоим человекам, нет! Даже троим получается.
– А меня опять никто в расчет не берет, да? – обиженно проворчала Аллочка.
Сестрица только вздохнула:
– Если ты своим языком Варьке навредишь, я тебе не жизнь – я тебе шею сломаю. Ты будешь манты стряпать или сегодня посидишь на диете?
Пришлось сесть и лепить манты.
Манты в доме любили все. Особенно их уважал Фома. В такие минуты он даже называл Гутю мамой и почти не ссорился с Аллочкой.
Но сегодня все было по-другому.
Фома заявился домой поздно вечером, сам не свой, на нем, что называется, лица не было, и сразу прошел в свою комнату. Только буркнул что-то типа: «Здрассть», и все. А какое там «здрассть», если утром уже здоровались?
– Ой, Гуть, – кивнула на него Аллочка. – Посмотри, как он переживает. Прямо черный весь, и отчего ему Варьки не хватает?
– Варенька! Идите кушать! Сегодня манты! – закричала из кухни Гутя, вовсю гремя крышками и стараясь не слушать ропот сестрицы.
Из комнаты молодых никакого движения не послышалось.
– Чувствует себя побитой собакой, потому и не идет, – подсев к сестре, шепотом проговорила Аллочка.
– Ничего, сейчас такой запах пойдет, что все собаки сбегутся, – успокоила ее Гутя. – Прибежит как миленький.
Однако через полчаса, когда по всей комнате и в самом деле поплыл запах, скручивающий желудок в мокрую варежку, и тогда из комнаты молодой пары никто так и не высунулся.
– Спать залег, – тихонько предположила Аллочка. – Чтобы в глаза нам не смотреть. Вот точно я тебе говорю, рыло у нашего Фомы опушилось, в пуху стало, то есть.
– Ой, не трави душу, – не выдержала Гутя и сама стукнулась в их комнату. – Варя! Я сколько вас звать буду?
– Мам, мы, наверное, не будем ужинать, – высунула в дверь встревоженную мордаху дочь.
– Это еще что за новости? – Гутя вздернула брови. – Никаких «не будем»! Мало ли что в жизни бывает? Подумаешь, бабу себе на стороне завел, что ж теперь, мужика голодом заморить?
– Мам, ну какую бабу?
– Обыкновенную! – вынырнула из-за плеча сестры Аллочка. – Ты думаешь, мы не видим ничего, да? Да мы!…
– М-м-м-м… – откуда-то из глубины их комнаты грустно промычал Фома.
– Мам! Ну вы же ничего не знаете! Аллочка! – чуть не со слезами воскликнула Варька.
– Да! Может быть, мы не разобрались в тонкостях, но суть! – Аллочка вытянула толстенький палец вверх. И только тут обнаружила, что уже давненько надо бы сделать маникюр.
– Погоди, Варя, я сам, – и на пороге появился осунувшийся Фома. – Я сам все расскажу, черт, а как не хотелось!
– Иди, расскажи, покайся. А там и простит тебя Варька, любит ведь, и ты ее любишь, чего между молодыми не бывает, – курицей заквохтала возле зятя Гутя. – Только давай-ка сначала за стол, я мантиков налепила. На сытый желудок и беда в полсилы, и… Аллочка! Ну что ты эти манты мечешь! Погоди хоть, все усядутся. Фомочка, садись, Варька, достань горчицу.
Фома как-то растерянно прошел за стол, взял вилку и начал медленно ковырять тонкое тесто. Такого с ним никогда не случалось. Именно Фома ввел в доме обычай, что манты надо есть руками. А не истязать вилкой. И страшно сердился, если кто-то из домашних нарушал правила.
– Весь труд повара насмарку, – ругался он. – Аллочка! Руками их надо есть.
– А если у меня на руках микробы? – не сдавалась обычно та.
– Тогда иди и вымой. Микробы она тут за стол притащила. Самим есть нечего. Еще их кормить?
И вот сегодня…
– Ну вот что, – не выдержала Гутя. – Давай, рассказывай все, как есть, сколько ж нас томить можно?
– Вы с ней часто встречались? – быстренько спросила Аллочка.
– С кем? – туманным взглядом одарил Аллочку Фома.
– Ну с этой, с твоей женщиной?
Фома медленно повернулся к Варьке:
– Варь, какая женщина? О чем она спрашивает?
– Аллочка, ты сейчас о чем? – повернулась к тетке Варька.
Аллочка тяжко вздохнула и выдала:
– Давай, Фома, раскрывай карты. Приходила к тебе сегодня на прием женщина?
Фома неуверенно мотнул головой, дернул кадыком и уточнил:
– И даже не одна, я не помню, человек семнадцать женщин было, наверное, а может, и двадцать.
– Мы же договорились, все начистоту, – сурово сдвинула брови Алла Власовна. – Я спрашиваю про эту, ну как ее… Короче, признавайся, водил ее в ресторан? Только не ври мне!
Фома повернулся к Гуте и помотал головой:
– Я нич-чего не понимаю! Давайте так: я сначала рассказываю, что у меня стряслось. А уж потом вы – все начистоту.
– Давай так, – быстро согласилась Гутя, – только ты ешь, ешь.
– Да какое там, – горько махнул рукой Фома и отодвинул тарелку. – У меня на работе творится какая-то…черт его знает, что у меня там творится! Полтора месяца тому назад к нам пришел следователь и сообщил, что погибла одна довольно молодая еще женщина, Анна Дмитриевна Пчелкина. Погибла насильственной смертью. А поскольку незадолго до гибели она была моей клиенткой, то следователь и пришел ко мне – выяснить все, что мне известно о несчастной. Ну, что мне там известно, так, мол, и так, обращалась к нам неоднократно, у нее проблемы с сосудами, короче, рассказал все, что знал. Кстати, следователь меня хорошо знает. Я его дочку оперировал, в общем, пообщались в дружественной обстановке, так сказать.
