– Это чистая правда. Я дорожил и по-прежнему дорожу нашим браком! Боже милостивый, ты бы не стала городить весь этот вздор, признайся я, что напился вдрызг, нанюхался кокаина или выкинул еще что-нибудь в этом роде. Уверяю тебя: это в точности то же самое!
– Ты рассуждаешь как ребенок, Джеральд. Супружеские обеты не пустые слова. Завтра я отправляюсь в Борнмут: побуду несколько дней у кузины Эмили, – а потом, возможно, смогу обсудить с тобой планы на будущее.
Несколько дней спустя они встретились с Джеральдом в Лондоне, и Мод поделилась своими планами, с которыми он вынужден был согласиться, втайне надеясь, что жена одумается, остынет и вернется. Она заявила, что опеку над Родериком берет на себя, а ее собственного годового дохода приблизительно в сто пятьдесят фунтов на жизнь хватит. Банстед выразил готовность выделить для сына тысячу двести фунтов в год, но Мод категорически возразила, заявив, что будет достаточно и половины названной суммы. Из этих денег она собиралась оплачивать школьные счета, составлявшие двести фунтов.
С отъездом Мод слуги потребовали расчета. В маленьком городке нелегко найти прислугу, в особенности когда на дом легла тень скандала. Полтора месяца спустя Банстед оказался в унизительной зависимости от приходящих уборщиц. Он мог бы облегчить себе жизнь, заперев дом и переехав в один из трех приличных отелей Гродбери, но отказался от этой мысли в надежде, что Мод услышит о его страданиях и вернется. По вечерам, подъезжая к дому, он часто воображал себе, как жена встречает его в холле.
И вот как-то вечером, в самом конце июля, открыв дверь ключом, он обнаружил Пташку.
Глава 2
На голове ее красовался ослепительно красный тюрбан, платье она сменила на рабочий халат и надела фартук, но ее ножки, обтянутые шелковыми чулками, так и притягивали взгляд. Все ее наряды, выделявшиеся ярким цветом и смелым покроем, как правило, действовали на мужчин завораживающе, как и вызывающая небрежность в одежде, и дерзко разросшиеся брови.
– Я слышала, у тебя неприятности, – как ни в чем не бывало сказала девица. – Господи, ну и конюшня! Я немного прибралась на первом этаже, но в комнатах творится бог знает что. Мне понадобится добрых две недели, чтобы привести дом в порядок.
– Тебе не следовало приходить, Пташка.
– Но ведь жена ушла от тебя, верно? Мне жаль, если это случилось по моей вине.
– Ты не виновата, но… все станет много хуже, если кто-то узнает, что ты побывала в этом доме.
– Ладно, я сматываюсь.
Банстед почувствовал, что поступил бестактно, хотел сказать что-то вежливое, дружелюбное, но не смог подобрать нужных слов. Руки Пташки взметнулись вверх, развязали тюрбан, и густые блестящие черные волосы упали на алый шелк. Крупный рот скривился, будто девушка собиралась заплакать, и Банстед тотчас представил губы Мод, похожие на крохотный лук купидона. Черт бы его побрал!
– Можешь не спешить: у нас есть в запасе часа два. – Голос Джеральда снова упал до еле слышного шепота, будто ему вдруг открылась пугающая истина: стоит этой женщине его позвать, и он пойдет за ней, как бы ни пострадало его уважение к себе.
Около полуночи Пташка приготовила ему ужин и улыбнулась, когда Банстед предложил отвезти ее в Оксфорд, где она снимала жилье. Он не знал, что в доме есть шампанское, пока мисс Чагфорд не нашла бутылку. В результате домой ее он отвез на следующее утро и пришел в контору с опозданием.
Ночью, оставшись один в доме, он впервые почувствовал, каково это, когда вас преследуют гневные фурии, богини мести. И хотя не кто иной, как он сам, вызвал их из преисподней, это его нисколько не утешало.
Позвонила Мод.
– Да, я неинтересная. Мои разговоры наводят на тебя скуку, потому что лучшие годы своей жизни я бездарно растратила, заботясь о твоем удобстве и благополучии. Моя аккуратность, которую ты теперь презираешь, позволяла тебе, Джеральд, содержать в должном порядке себя и дом. Сын тебя уважает, дела твои идут успешно, но ты пустил все это на ветер ради сиюминутного удовольствия.
Выслушав ее монолог, он подумал, какого дьявола она не вернулась домой. Измена нисколько не задела ее чувств. Миссис Банстед считала себя оскорбленной, но не желала принимать извинения.
На следующее утро от нее пришло письмо. Она не возражала, чтобы Родерик провел часть летних каникул с отцом, и предлагала вторую неделю сентября, однако посчитала своим долгом взять с Джеральда слово, что никаких особ противоположного пола с ними не будет – это было бы нежелательно для впечатлительного юноши.
Банстед дал обещание. Его раздражало, что приходится смиренно соглашаться с Мод, хотя в действительности ее поведение вызывало у него возмущение, но он скучал по Родерику и не хотел осложнять положение.
Первая неделя августа выдалась жаркой. К счастью, садовник остался предан хозяину, и по вечерам Банстед проводил приятные часы в тенистых уголках сада, но не оставлявшее его ощущение одиночества лишь усиливалось. К концу недели он погрузился в глубокое уныние, и теперь жалел, что отказался от встречи с Пташкой. При мысли о том, что он, возможно, никогда ее больше не увидит, его охватил страх.
Она появилась на следующей неделе, так же неожиданно, как и в прошлый раз. Оказалось, что ее тоже тянуло к нему. Задержавшись в доме Банстеда на пять дней, Пташка рьяно, точно команда уборщиц, взялась наводить порядок в доме. Джеральд понимал, что скандала не избежать. С тех пор как Мод его покинула, отношение к нему в городе заметно переменилось. Его повсюду встречали с холодной неприязнью, и он решил для себя: «Что ж, пусть объявят меня изгоем, если им так хочется. Не все ли равно? Это просто стадо чопорных овец».
За пять дней между ним и Пташкой случались ссоры, вовсе не похожие на его холодные короткие размолвки с Мод. В этих бурных, яростных стычках, не лишенных известной пикантности, таилась особая прелесть. Откровенно грубые и даже вульгарные сцены внезапно завершались страстным примирением. Во время одной из таких перепалок Пташка вырвала у него из рук книгу и отшвырнула в другой конец комнаты. В ответ Джеральд заломил ей руку за спину и заставил ее поднять книгу, хотя та визжала от боли. Эти битвы доставляли удовольствие им обоим.
Мисс Чагфорд явилась снова в конце августа. Объяснив ей, что вторую неделю сентября Родерик проведет с ним и они будут столоваться в «Красном льве», Банстед попросил ее съехать на это время. Но когда настали школьные каникулы и он вернулся домой вместе с сыном, в холле их встретила Пташка, которая уже успела изрядно набраться, что придало ей необычайную живость.
– Боже милостивый, я напрочь забыла, что ты мне говорил! – воскликнула мисс Чагфорд. – Но малыш, думаю, не станет возражать. Правда, милый?
Родерик вовсе не считал себя малышом, и слова Пташки его глубоко оскорбили. Банстед пришел в ужас и принялся что-то мямлить, не имея представления, как сгладить неловкость.
– Знаешь, папа, мне лучше приехать в другой раз – возможно, на следующие каникулы, если ты не против. Всего хорошего!
