– Куда? – недоуменно нахмурился тот, пытаясь отыскать взглядом мастифа.
Рейсон указал на средних размеров пса с белой мохнатой шерстью и весьма необычной головой.
– Что это за порода? – удивился Карслейк.
– Помесь пастушьей собаки с мастифом, – отозвался мистер Браддел.
– Слышите, сэр? – вмешался Рейсон. – Пастушья собака – мастиф! Мастиф – пастушья собака! Вот вам и пример собачьего образа мысли.
– Щенков принес нам один фермер из Эссекса, который понятия не имел, что это за гибрид. Мы тоже не догадывались, пока щенки не подросли и голова не обрела свою форму.
– Моя племянница увидела двух таких щенков в витрине, – вставил Рейсон, – и случайно упомянула о них за чаем.
Несессер из крокодиловой кожи
Глава 1
Когда мужа убивает любовник жены с ее молчаливого согласия, англичанам вспоминается дело Томпсон – Байуотерса 1922 года, и снова вспыхивает спор, следовало ли повесить Эдит Томпсон
[4]. То сравнительно недавнее дело стало хрестоматийным примером старого как мир преступления.
Дело Чондри – Ламберта 1936 года, в сущности, почти ничем от него не отличалось. Филлис Чондри, которой в 1922 году было всего десять лет и которая, вполне возможно, никогда не слышала о своем прототипе, во многом походила на Эдит Томпсон, однако, в отличие от печально знаменитой пособницы убийцы, к суду не привлекалась. Более того, она благополучно вышла замуж за Джеймса Ламберта, устроив пышный свадебный прием в доме своего отца, где, помимо друзей и родственников с обеих сторон, присутствовали два фотографа. Было и подробное описание торжества в местной газете, и все атрибуты респектабельности, необходимые представителями среднего класса, но все это стало возможным лишь потому, что Артура Чондри заблаговременно убрали со сцены.
Подобно Эдит Томпсон Филлис Чондри писала своему любовнику страстные письма, полные напыщенных излияний. Слащавая сентиментальность ее посланий оскорбила бы современный вкус, вздумай кто-нибудь привести из них цитату. Лейтмотив их оставался неизменным: Филлис чувствовала, что совершает «святотатство против природы», принимая любовь сорокасемилетнего мужа (которому, заметим, было сорок пять, когда она вышла за него замуж; вдобавок невеста весьма охотно приняла предложение руки и сердца, оценив по достоинству положение жениха в обществе). Как уверяла Филлис, бедняжку Артура мучили возрастные недомогания, но, даже страдая немощью, он не мог побороть в себе страсть к молодой жене, его невинной жертве. Временами она жалела, что у нее недостает смелости помочь мужу положить конец его мучениям, и, как сама писала, такой поступок был бы «просто убийством из милосердия».
«Просто»! И Филлис была в этом вполне искренна.
С той же искренностью восклицает какой-нибудь посетитель клуба, нисколько не помышляя о политической карьере: «Будь я премьер-министром, быстро решил бы эту проблему!»
Поначалу Джеймс Ламберт не принимал всерьез ее намеки, считая, что все это пустое. Довольно неглупый и вполне здравомыслящий, он ничем не отличался от любого другого молодого человека двадцати шести лет. Обладая стройной фигурой, приятной наружностью и незаурядным талантом механика, он занимался продажей машин и держал приносившую неплохой доход автомастерскую в пригороде Рубингтона. Умелое и добросовестное обслуживание машин после продажи обеспечило ему известность, и довольно скоро Ламберт сосредоточил в своих руках большую часть торговли новыми автомобилями в этом густонаселенном районе.
Страсть к Филлис захватила его целиком, и он не переставал изумляться себе. Ее огромные карие глаза его буквально околдовали: их коровью глупость он принимал за неземную доброту, а густые темные волосы и роскошное тело покорили. Жадная, как ленивая откормленная кошка, миссис Чондри не страдала чрезмерным тщеславием, но отличалась крайним эгоцентризмом. Собственное счастье представлялось ей высшей нравственной целью, к которой следовало стремиться всякому, кто встречался Филлис на жизненном пути.
Мало-помалу мысль об убийстве из милосердия поселилась в мозгу Джеймса Ламберта. В конце концов, если бы он сам достиг, скажем… пятидесятилетнего возраста и превратился в немощную развалину «из-за разгульной, порочной жизни, в которой признался жене лишь после свадьбы», то, возможно, пуля представлялась бы ему наилучшим исходом.
– Но ты не должна ничего предпринимать сама, – предостерег он Филлис. – Тебя поймают. Сделаешь, как я скажу, и все будет хорошо.
– Скажи мне сейчас! – в восторге воскликнула та, готовая покориться его воле.
– В восемь вечера в четверг твой муж должен быть на собрании клуба «Гринфеллоуз» в Уортеме. Он ведь казначей, верно? Прекрасно! Скажи ему, что тебе одиноко и ты пойдешь с сестрой на танцы в «Хаммерсмит-Аполло».
– Но Артур считает «Хаммерсмит-Аполло» вульгарным, а кроме того, терпеть не может, когда я танцую с другими мужчинами!
– Значит, тебе придется его уговорить. Он поедет на «крайслере» прямо из конторы, не заезжая домой. Ты позвонишь мне в гараж и закажешь машину на вечер. Попросишь, чтобы прислали Альберта, поскольку он самый надежный из наших шоферов. Возьмешь с собой Эйлин. Вместо Альберта приеду я и отвезу вас с сестрой в «Хаммерсмит-Аполло», а остальное расскажу тебе в четверг вечером.
В условленный день, 6 марта, Филлис позвонила мужу в 21:40. Трубка телефона, стоявшего в кабинете дирекции клуба «Гринфеллоуз», отличалась довольно громким звуком – разговор можно было расслышать за несколько шагов, – поэтому и секретарь, и председатель уловили его суть.
– Прости, что отрываю от дел, Артур, но, думаю, мне следовало позвонить. Кажется, я говорила тебе, что заказала машину в гараже Ламберта. Так вот: вместо того чтобы прислать своего человека, Альберта, Джеймс Ламберт приехал за нами сам, причем в вечернем костюме, и в зал вошел вместе с нами. Я танцевала с ним дважды, из вежливости, а потом сказала, что больше не танцую. Здесь есть кое-кто из наших знакомых, и я подумала, что будет лучше, если ты сам заедешь за мной после собрания. Мы ведь не хотим, чтобы пошли разговоры, правда, милый?
Артур Чондри, вечно занятый работой архитектор, честный трудяга, добившийся скромных успехов, переживал весьма болезненно, когда другие мужчины танцевали с его молодой женой, что отнюдь не свидетельствовало о его старческой немощи.
– Ты правильно поступила, позвонив мне, дорогая. – С возрастом в манерах Чондри все отчетливее проступала викторианская напыщенность, унаследованная от отца. – Я приеду за тобой примерно в половине одиннадцатого.
– К этому времени зал закроется и я останусь одна. Постарайся быть здесь в десять двадцать. Пожалуйста, Артур. Если поедешь по новой дороге, которую открыли в понедельник, то доберешься намного быстрее. Просто поверни налево, когда поедешь из клуба.
