Мейбл тяжело вздохнула, сознавая, что вышла за пределы «прибавки к жалованью», смиренно приняла поражение, как всякая жена, и собиралась сказать об этом Сесилу, когда в дверь дважды постучали. Это пришел механик, и Арнотт поспешил спуститься в холл. В его отсутствие Мейбл скользнула рассеянным взглядом по письменному столу, и ей в глаза бросилась банковская книжка Сесила. Заглянув в нее, Мейбл своим глазам не поверила. Потребовалось несколько минут, чтобы до ее сознания дошел неоспоримый факт: на счету у Сесила Арнотта двадцать пять тысяч шестьсот тридцать два фунта четырнадцать шиллингов.
Она замерла, перекатывая цифры на языке, будто пробуя на вкус, и в ней медленно закипала ярость. Однако не будем строго судить Мейбл: мысль о деньгах как о капитале, как о рабочем инструменте не укладывалась в рамки ее представлений. Если вам понравилась какая-то милая вещица за пять фунтов, а у вас, по счастью, есть пятерка и вдобавок еще немного, чтобы оплатить аренду квартиры за неделю вперед, то можете позволить себе ее купить, а Сесил, у которого больше двадцати пяти тысяч на счету, заявил, будто ему не по карману купить ей шубу за какие-то жалкие три сотни!
Через несколько минут Сесил вернулся, и Мейбл объявила, что заглянула в его банковскую книжку. Голос ее дрожал от негодования, словно она нашла на столе Сесила любовные письма от другой женщины. Мейбл даже спросила, что он может сказать в свое оправдание. Он пытался растолковать ей разницу между доходами и капиталом, но тщетно: после каждого объяснения она упрямо возвращалась к исходной точке.
– Что бы ты там ни говорил, не понимаю, как может быть не по средствам купить шубу за триста фунтов, имея на счету все эти тысячи.
– Дорогая, лучше закончить этот разговор. Довольно.
– Я так и знала! Да, лучше закончить. С меня хватит. Я сыта всем этим по горло. Все дело в том, Сесил Арнотт, что ты скряга, скряга до мозга костей! Я не забыла, как ты сказал, покупая мебель, что это удачное вложение денег. Тогда я думала, будто ты щедрый, но ты всегда был прижимистым. Ты жалкий сквалыга, сквалыга, сквалыга!
Хрипловатое контральто сорвалось на визг, разбив вдребезги мечту, которая для Сесила была совершенной реальностью. Он вдруг понял, что душевная рана, невольно нанесенная ему матерью, не затянулась. Забытые было страхи вновь ожили, и призраки вернулись на пыльный чердак.
– Я тебе еще не все сказала! – ворвался в уши пронзительный визг Мейбл. – Хью почти обещал купить мне шубу, если ты откажешься, и тогда я не согласилась, но теперь передумала. Кроме того, я ухожу – к нему, и прямо сейчас, только соберу кое-какие вещи. И знай: в последние месяцы мы с Хью стали друг для друга всем.
Чуть позднее Сесил услышал, как хлопнула дверь, и решил, что Мейбл ушла. Сквозь тяжелый туман, наполнявший его голову, пробился звук – звонил телефон.
– Это Мерл Берчем. Извини за беспокойство, Сесил. Куда подевалась Мейбл? Она обещала прийти ко мне на вечеринку.
– Мейбл? – Сесилу едва удалось уловить суть вопроса. – Она оставила меня.
– Что значит «оставила»? Она мне ничего не говорила. Куда она пошла?
– К Трейнеру, – ответил Сесил и положил трубку.
Тоска обрушилась на него с новой силой, парализуя мысли, отравляя кровь и замедляя движения. Былое тщеславие съежилось, его вытеснило презрение к себе. Сесила охватило отвращение к жизни. Такое же чувство он испытывал, когда американец откупился, желая избавиться от него. Он вспомнил долгие месяцы в больнице, на краю безумия, на грани между жизнью и смертью; мучительные попытки сохранить рассудок, занимаясь ловлей форели в Девоншире. Он сошел бы с ума или погиб, если б не схитрил, не обманул себя хрипловатым голосом Мейбл, тенью его матери, твердил он в отчаянии, но теперь у него не осталось надежды.
Он достал и открыл жестяную коробку, где лежал пузырек с гальваниумом, которым можно отравить целую деревню, потом спустился в гостиную и налил себе виски, наполовину разбавив водой. Поднявшись в кабинет, он уже не боялся потерпеть неудачу, потому что был в доме один, а гальваниум убивает быстро, как удар ножа.
Ему не было надобности приводить дела в порядок: уже было составлено завещание в пользу Мейбл, и Сесил решил ничего не менять. Он понимал, что Трейнер окажется в выигрыше, но не держал на него зла. Жизнь утратила смысл. Ничто больше не имело значения, и только при мысли о новом двигателе он испытал легкое сожаление. «Ничего, опытный инженер сможет продолжить работу, воспользовавшись моими чертежами, – напомнил себе Сесил, плеснув в стакан щедрую дозу гальваниума, которой хватило бы на троих, и рассмеялся. – Что, если унизить американца, подарив чертежи ему? Короткого письма будет достаточно».
– Сесил! Прости, я вела себя ужасно.
Он не слышал, как вошла Мейбл. Ему и в голову не пришло, что, немного поразмыслив и взглянув на двадцать пять тысяч фунтов под другим углом зрения, она надумает вернуться. Сесил посмотрел на нее с недоумением, будто видел впервые, что отчасти соответствовало действительности. Его первым побуждением было отослать ее на вечеринку и написать письмо американцу, пока не забыл, потому что его уже преследовал страх потерять рассудок.
– Ничего страшного, Мейбл. Забудь об этом. – Сесил с трудом припомнил причину ссоры. Ах да, шуба! Что ж, завтра она узнает, что «все эти тысячи» принадлежат ей. – Ты сможешь купить ее себе. – Понимая, что она в замешательстве, он добавил: – Я хотел сказать, что двадцати пяти тысяч хватит с лихвой.
– Ах, Сесил, ты прелесть! – Она бросилась ему на шею, но он лишь неприязненно подумал: «Пустая, взбалмошная торговка». – Мои глупые слова о том, что мы с Хьюго любовники, разумеется, неправда. Я сказала так, чтобы тебя позлить. Разве я могу смотреть на кого-то другого, когда у меня есть ты?
Сесил не поверил ей, но это уже не имело значения. Если Трейнер жаждал заполучить эту женщину – пожалуйста, он не станет мешать. Единственное, чего ему сейчас хотелось, это вырваться из ее объятий. Он вдруг заметил, что она располнела и от нее разит духами, как из парфюмерной лавки. И выглядела она нелепо. Платье из жемчужно-серого атласа, слишком смелое для такой грузной дамы, тесно облегало расплывшуюся фигуру, на ногах, уже далеко не стройных, красовались туфли из той же материи. Боже, как он мог так обманываться? Сесил внезапно почувствовал к Мейбл жгучую ненависть, и вовсе не из-за Трейнера, а из-за злой шутки, которую сыграло с ним воображение, распаленное ее хрипловатым контральто.
– Тебе звонили, – произнес он, отстраняясь. – По поводу какой-то вечеринки.
– Это Мерл. Да, мне пора бежать, но прежде я хочу выпить.
– Я оставил бутылку внизу.
– Неважно, глотну из твоего бокала. – Подняв виски с ядом, она отметила пальцем половину. – Этого достаточно. Итак, за самого щедрого мужа в мире!
Сесил усмехнулся, почувствовав какое-то мрачное торжество: алчная, продажная лгунья собиралась себя убить! А Мейбл между тем проворковала:
– Дорогой, раньше ты никогда не пил один. Неужели так огорчился? – Вертя в руках бокал, она приняла картинную позу. – Ах какой ты глупенький, Сесил, сущий ребенок. Думаю, за это я тебя и полюбила. Прежде всего ты пробудил во мне материнские чувства. А почему в меня влюбился ты?
