– С удовольствием, – кивнул Дакуэрт, разглядывая этикетки. – Но что, черт возьми, такое «Воллюто»? Или «Арпеджио»? Какая-то абракадабра. Что ближе всего к тому, что варят в закусочной «Данкин»?
– Ты неисправим, – покачала головой Ванда. – Выберу тебе сама.
Она взяла капсулу, поместила в кофеварку, поставила поддон на место и нажала на кнопку.
– Пусть творится волшебство.
– Ты не подумывала завести автомат по продаже пирожков? У «Уильямс-Сонома» нет ничего похожего? Чтобы нажать на кнопку, и – бах! – оттуда выскакивает свежий пончик с шоколадной глазурью!
Ванда окинула его взглядом.
– Я чуть не сказала, что это самая бредовая идея, какую мне приходилось слышать. А потом решила, что купила бы такой.
– Сегодня двадцать лет.
– Что двадцать лет?
– Два десятка лет, как я поступил на службу в полицию.
– Ладно тебе заливать.
– Что значит заливать?
– Тебя приняли в десять лет?
– Я опытный следователь, Ванда, и сразу понимаю, когда меня разводят.
Она улыбнулась:
– Поздравляю. Что-нибудь предстоит? Небольшое торжество?
Дакуэрт покачал головой:
– Ты единственная, кому я признался. Даже Морин не сказал ни слова. Подумаешь, какое дело.
– Ты хороший мужик, Барри.
Кофеварка пикнула. Ванда подала ему кофе. Они подняли кружки и чокнулись.
– За твои двадцать лет охоты за плохими парнями.
– За охоту на подонков.
– А нынешний вообще отличился. – Ванда кивнула в сторону лежащего на столе тела.
– Показывай.
Она поставила кружку, подошла к столу и откинула простыню, но только до груди убитой.
– Хочу сначала обратить твое внимание. – Ванда провела пальцем по шее Розмари Гейнор. – Видишь эти следы? Эти синяки?
Детектив пригляделся.
– С этой стороны шеи отпечаток большого пальца, с другой – еще четырех. Он держал ее за горло.
– Левой рукой, – уточнила коронер. – Если бы ее держали спереди, большой палец отпечатался бы дальше от затылка.
– Следовательно, ее душили со спины. Ты предполагаешь, что он левша?
– Наоборот.
Ванда приспустила простыню, обнажив колени Розмари. Тело тщательно отмыли от крови, и разрез поперек живота четко выделялся на коже. Он бежал примерно от одной тазовой кости к другой, в середине слегка опускаясь вниз.
– Наш молодец воткнул в тело нож и провел слева направо. Рана на всем протяжении имеет почти одну и ту же глубину – три дюйма. Теперь прикинь: если на человека нападают подобным способом, он попытается отпрянуть, упасть или как-нибудь увернуться. Ничего похожего здесь не случилось. – Ванда повернулась к детективу и протянула руки, словно приглашая на танец. – Позволь.
Она зашла ему за спину.
– Опыт не совсем корректный, потому что ты выше меня. По моим расчетам, убийца на добрых четыре-пять дюймов выше жертвы, но это даст тебе представление, как все случилось.
Ванда прижалась к спине Дакуэрта, перебросила левую руку ему через плечо и ухватила за шею так, что большой палец оказался с левой стороны, четыре другие – с правой.
– Таким способом он ее обездвижил, а затем… – Она обхватила детектива поперек туловища правой рукой, сделала движение, будто вонзает нож с левой стороны живота, и провела направо. – Нож в теле, он крепко ее держит и перепиливает пополам.
– Понятно, – кивнул Дакуэрт.
– Пожалуй, пора тебя отпустить, пока я еще держу себя в руках, – решительно произнесла она, обошла стол и встала по другую сторону от детектива.
– Боже!
– Да. Гнусное дело.
Дакуэрт не мог оторвать от раны глаз.
– Знаешь, на что это похоже?
– Знаю, – кивнула Ванда.
– Она похожа на улыбку.
Глава 29
Дэвид
Итан отдал деду часы еще до того, как они с Карлом отправились в подвал смотреть железную дорогу. Когда Саманта Уортингтон с сыном уехали, я вернулся в дом и застал отца на кухне – он держал в руке вещицу, которая некогда принадлежала моему деду. Отец посмотрел на меня.
– Я сбит с толку. Эта женщина и есть Сэм?
– Да, – ответил я.
– Черт возьми! Самый очаровательный Сэм из всех, каких я видел.
Оказавшись в своей комнате, я закрыл за собой дверь, достал мобильный телефон, нашел в списке недавних контактов Рэндала Финли и включил набор номера.
– У телефона, – произнес он.
– Я согласен, – сказал я в трубку.
– Рад слышать.
– Но не смогу приступить сразу. Надо разобраться с домашним делом.
– Разбирайтесь как можно быстрее. Предстоит много работы.
– И хочу, чтобы вы ясно себе представляли.
– Продолжайте, Дэвид.
– Я не подписываюсь ни на какую грязную работу. Ни на какие закулисные махинации. Выкинете номер, как семь лет назад, и огребете неприятности, я тут же выйду из игры. Это понятно?
– Абсолютно, – ответил Рэндал Финли. – Ничего иного не мог себе представить.
– Завтра с вами свяжусь, – пообещал я и дал отбой.
Настало время ехать в больницу.
Родители завели разговор, что поедут со мной, но я убедил их, что будет правильнее, если я поговорю с Марлой наедине.
Я нашел ее в отделении на третьем этаже Центральной больницы города. Медсестра на посту, у которой я узнавал номер палаты, спросила почти осуждающе:
– Кто вы такой?
– Ее двоюродный брат. Племянник Агнессы Пикенс.
– О! – Ее тон сразу изменился. Родство с главным администратором гарантировало мне ее уважение. – Госпожа Пикенс с мужем только что здесь были. Наверное, пошли в кафетерий. Если вы хотите подождать…
– Не стоит. Пройду прямо к ней. Номер триста один. Я правильно понял?
– Да, но…
Я дружески махнул ей рукой и отправился искать палату. Триста первая, как и следовало ожидать, оказалась отдельной. Осторожно, чтобы не напугать Марлу, если она уснула, переступил порог и заглянул внутрь. Марла лежала с закрытыми глазами и с перевязанным запястьем на кровати, приподнятой под углом 45 градусов.
Я задел стул, он едва скрипнул, но этого оказалось достаточно, чтобы Марла открыла глаза и несколько мгновений непонимающе смотрела на меня.
– Это я, Дэвид, – сказал я, памятуя, какие у нее были проблемы с узнаванием лиц даже тех, кого она хорошо знала.
