– Отличная мысль. – Кэрол встала. – Спасибо за все. Хочу сказать вот еще что…
– Говори.
– Я абсолютно уверена, что Марла не сделала ничего дурного.
– Приятно слышать.
– Я много раз с ней встречалась. В ней нет зла. Она светлый человек.
Агнесса улыбнулась.
– Сообщи членам совета о новом времени заседания. Я скоро буду.
Она вышла из кабинета и направилась к лифтам. Кэрол вернулась за свой стол, скомкала платок и бросила в корзину для мусора. Достала из сумочки зеркало и, убедившись, что выглядит сносно, взяла мобильный телефон. Нашла нужный номер, приложила трубку к уху и слушала гудки. Ей ответили на пятом.
– Привет, это я. Только что состоялся потрясающий разговор, ну, ты знаешь, с моим боссом. Она так хорошо ко мне отнеслась. Меня ужасно угнетает ситуация, ничего не могу с собой поделать. Так она меня утешала. Никогда ее такой не видела. Чудно. Вот я и подумала о нас… Может быть, пора, ну ты понимаешь… Я не смогу так больше продолжать, будущего все равно нет… Я знаю, ты тоже так думаешь… Да, да, я тебя слушаю… Прости, надо бежать, дел очень много… Не говори так, я сейчас расплачусь… Я люблю тебя, Джилл.
Глава 41
Кончилось тем, что Уолден Фишер, уведя Виктора Руни из бара, привез его к себе домой. Уолден опасался, что, если оставить молодого человека одного, тот вернется в бар и наживет на свою голову еще больше неприятностей.
Он поместил Виктора в свободную комнату, которая раньше принадлежала его дочери Оливии и служила ей спальней. Уолден подозревал, что Руни не первый раз лежит на этой кровати – навещал Оливию, когда они с Бет уходили в гости или уезжали из города.
Такие вещи его давно уже не волновали. Но тогда еще огорчала мысль, что дочь и Виктор занимаются любовью. Хотя ведь и они с Бет тоже были юными и не ждали брачной ночи.
Нельзя указывать детям, как им жить, убеждал он себя. Трудно даже, когда они подростки, а когда взрослеют – вообще исключено. Пусть знают, что родители с ними рядом. Но принуждать вести себя по-вашему – все равно, что пытаться научить козла управлять трактором.
Уолден возился в гараже на заднем дворе, пытаясь навести порядок, когда заметил движение в кухонном окне. Он вернулся в дом и обнаружил, что Виктор встал – волосы спутаны, глаза потемнели, веки опухли.
– Никак не мог понять, куда меня занесло. – Голос звучал так, словно доносился из набитой галечником жестянки. – Открываю глаза – и ничего не узнаю, вижу только, что не дома. Даже не помню, как вы меня сюда притащили.
– Еще бы, – усмехнулся Фишер. – Ты был в стельку.
– Сохранился в памяти бар, где вы меня нашли. А дальше полный провал.
– Ты нарывался на хорошую трепку.
– Как?
Уолден покачал головой:
– Не важно. Там остался кофе. Должно быть, еще горячий. Выпей.
– Мм… ладно. – Уолден налил ему кофе. – Черный, безо всего, – попросил Виктор, принимая кружку. – Чувствую себя как полное дерьмо.
– И выглядишь похоже.
Виктор усмехнулся.
– Послушай, – начал Фишер, – понимаю, это не мое дело, но все-таки рискну вмешаться.
– Я весь внимание.
– Ты умный парень. Я хочу сказать, всегда таким был. Хорошо учился в школе, все быстро схватывал. Руки растут откуда надо. Склонен к механике, но в то же время начитан.
– Вундеркинд, да и только, – кивнул Виктор.
– Я вот о чем: тебе есть что предложить, у тебя есть способности и профессия. В городе наверняка найдется человек, который захочет этим воспользоваться. Но ты должен прекратить квасить каждый вечер.
– Вы за мной шпионите?
– Нет, предполагаю. Разубеди, если ошибаюсь.
Виктор поставил чашку на стол.
– Почему вы не горюете?
– Прости, не понял?
– Не могу взять в толк, почему не сломались, как я? Черт возьми, она же была вашей дочерью!
Уолден налетел на него, словно пушечное ядро. Схватил за грудки, притянул к самому лицу, отшвырнул на стол. Голова молодого человека откинулась, стукнулась о подвесную полку, зазвенели тарелки. Но Уолден на этом не остановился – сгреб Виктора что было сил и на этот раз бросил на пол.
Он был на три десятилетия старше, но без труда расправлялся с гостем. Может, помогала ярость или похмелье жертвы.
– Никогда! – крикнул он. – Не смей говорить ничего подобного! – Уолден размахнулся ногой и пнул Виктора в бедро. Молодой человек свернулся и закрыл голову руками, чтобы следующий удар ботинка не пришелся в лицо.
– Простите! Господи, простите!
– Ты думаешь, тебе одному тяжело? – Фишер не мог успокоиться и продолжал кричать: – Будь проклята твоя самонадеянность, маленький говнюк!
– Успокойтесь! Я совсем не это хотел сказать!
Уолден упал на стул и, уронив руки на крышку стола, пытался отдышаться. Виктор медленно поднялся и, пододвинув стул, сел с другой стороны.
– Меня занесло.
Руки Фишера дрожали.
– Я не имел права говорить ничего подобного. Вы хороший человек и тоскуете по ней. Ко мне всегда хорошо относились. Вот вчера притащили сюда, я это ценю. Очень порядочно с вашей стороны.
Уолден посмотрел на свои руки, накрыл одну другой, чтобы унять дрожь, и медленно заговорил:
– У меня была Бет. – Виктор смотрел, не вполне понимая, куда гнет Фишер, и ждал. – У меня была Бет, – повторил тот, – и я должен был держаться. Бет сломалась и больше не оправилась. Что бы с ней стало и кто бы за нее отвечал, если бы я каждый вечер заливал горе в баре? Каково бы ей было? – Уолден поднял руку и осуждающим перстом указал на Виктора. – Я не имел права быть таким себялюбивым, как ты. Понимал свою ответственность. Не мог поддаться горестям, чтобы они овладели мной.
– Мне не за кого отвечать, – возразил Виктор. – Поэтому какая разница, как я себя веду?
– Ты спрашиваешь, какая разница? – переспросил Уолден. – В чем смысл?
– А есть ли вообще смысл теперь, когда ваша жена умерла? Когда вы потеряли человека – людей, – которыми больше всего дорожили? Где же смысл?
– Смысл в уважении к ним.
– Не понимаю.
– Когда ты ведешь себя так, как вел себя вчера, – это оскорбление Оливии.
– Почему? Что тут такого?
– Люди смотрят на тебя и думают: что это за человек? Не может взять себя в руки. Распустился, поддался горю. И недоумевают: неужели Оливия собиралась связать с таким жизнь? Твое поведение ее унижает. Делает хуже, чем она была на самом деле.
– Что за бред? Неужели у меня нет права оплакивать потерю?
