На следующее утро бежал из квартиры в панике. Потому что, проснувшись, увидел серую пыль, покрывшую подлокотники дивана, рукава его куртки и кисти рук толстым весомым слоем. Пол, стены и мебель точно обросли за ночь шерстью, пыль даже с потолка свисала перекрученными бесцветными гирляндами. Когда Сан Саныч стремительно шагал к выходу, липкие толстые нитки разбивались об его щеки. Он зажмурился, чтобы пыль не попала в глаза, но прежде, пробегая мимо дверей в спальню матери, увидел в приоткрывшуюся щель… Вернее, ему показалось, что он там увидел огромную гору пыли, поглотившую и кровать, и старуху, и стулья с таблетками и пузырьками.
Весь день Сан Саныч бродил по городу сам не свой. Дошел аж до самой речки, лед на которой уже потрескался и поплыл белыми осколками по черной воде. Так и внутри Сан Саныча все трещало по швам, кусками отваливалось и бултыхалось без толку, как дерьмо в проруби. Он стоял на берегу, где среди снежных проталин пробивалась первая едва живая травка, и смотрел на реку, на льдины и на развалины старого химзавода по другую сторону. Думал о женщинах, которые его окружали в течение всей жизни: о жене, о матери и об Алле, последней и единственной оставшейся у него подруге. Думал о времени и о пыли. О том, что в итоге – а итог-то один – всё на свете превращается в прах. Вот и его пора, знать, пришла. Откладывать больше нельзя.
В этот раз он прошел мимо заветной вывески «У А. лы». Конечно, он предпочел бы провести вечер – все оставшиеся ему вечера – там, в тепле и уюте за спокойными разговорами. Но в голове крутилось: баночка треснула, Хэ, Зэ… И в том, что мать уже абсорбировала кошку, Сан Саныч почти не сомневался.
Безумие. Древнее запыленное безумие. Он снял куртку, стащил с ног обувь и снова взял в руки нож, который, как и мусор, остался валяться в прихожей. Шел будто бы по ковру, хотя здесь никогда даже завалящего коврика не бывало, только потрескавшийся линолеум. И все же стопа через тонкий носок ощущала мягкое и холодное, словно он шагал по слегка припорошенной снегом земле.
– Ма?.. – позвал он.
Пыль немедля осела на языке. Сан Саныч зашелся кашлем, подавившись ею.
В темноте тоскливо скрипнула дверь спальни. Зашуршала, осыпаясь, серая крошка. Как много пыли!.. Как много!..
Баночка треснула, сынок, тридцать один, ноль-один. Нечистый меня подъедает…
– Боже, дай мне силы, – всхлипнул Сан Саныч.
«Ты видел, ты видел, ТЫ ВИДЕЛ!» – в отчаянии вопил его мозг, зажатый пульсирующей в висках болью, словно тисками. Перед глазами вновь встала картина, в которую Сан Саныч отказывался верить утром и не мог поверить сейчас.
– Ма, ты спишь?
– Ш-шынош-шек, – донеслось из спальни.
Он распахнул дверь. И сначала подумал, что все-таки безумие, сожравшее разум матери, добралось и до него.
– Шура… поди ш-шуда, – прошуршало со стороны кровати.
Мать лежала там голая. И вместе с ней, прижавшись к грузному высокому боку, лежала еще одна старуха. Когда Сан Саныч вошел, головы обеих с тихим шорохом повернулись к нему, и он увидел, что они срослись. Дряблая серая кожа будто сплавилась в единое целое. У них была одна щека на двоих и всего три глаза – четвертый утонул в складках кожи и в пыли, обе женщины были покрыты пылью так, словно целиком состояли из нее.
Сан Санычу показалось, что он узнает лицо второй старухи. Тонкая сухая ее рука потянулась в его сторону, словно моля о помощи. Взгляд Сан Саныча упал на стул перед кроватью. В поле зрения оказались дешевая черная сумочка и несколько рассыпанных банкнот.
– Шуда, – прошуршала почтальонша, абсорбированная его мамашей. Из впадины рта просыпались серые, искрящиеся крошки пыли. Сан Саныч, сдержав возглас омерзения, несколько раз нажал кнопку выключателя – безрезультатно.
«А зачем тебе свет? Теперь-то ты все уже видел».
– Шынок! – Темный холм на кровати перед ним содрогнулся от гнева и нетерпения.
О нет, этот голос не мог принадлежать матери или кому бы то ни было еще. Сан Саныч сделал шаг, наклонился и воткнул в ужасное сдвоенное лицо нож.
Лезвие, не встретив сопротивления, погрузилось в прах. Его рука по инерции прошла еще дальше, утонув почти по локоть, Сан Саныч потерял равновесие, и губы матери оказались прямо у него перед глазами. Она выдохнула пыль.
В ужасе он выдернул ладонь из того, что когда-то было лицом его матери. Пыль взметнулась в воздух, чудище содрогнулось.
Существо потянулось к нему. Вся эта гора тлена. Сан Саныч заорал и махнул кулаком, не глядя, а потом отшатнулся, когда от удара нижняя челюсть старухи рассыпалась, обнажив останки зубов и языка, волокна мышц, жил и сухожилий, которые тоже были покрыты серой пылью.
– Шы-ы-ы… – прошипел нечистый.
Сан Саныч отскочил назад, но пыль на полу, собравшись в подобие воронки, закружилась, обхватила стопы и щиколотки, и он, запнувшись, упал. Потолок и стены осыпались потоками серой крупы, ее струи стекались к мужчине со всех сторон, мягкими щупальцами проникали за шиворот, а двуликая тварь на кровати медленно поднялась, грозя накрыть его с головой.
Он закашлялся и выплюнул на пол сгусток крови. Пыль моментально впитала влагу. Абсорбировала.
«Хэ, Зэ, тридцать один, ноль-один, – отчетливо, как команда, раздалось у него в голове. – Баночка треснула!»
Этой твари, которую отец притащил с работы, понадобились годы, десятилетия, чтобы набрать силу. Сначала она медленно, ночь за ночью, «подъедала» мать. Потом, одолев ее, добралась до кошки. А сегодня жертвой HZ310-1 стала разносившая пенсию почтальонша. Нечистый становился могущественней день ото дня. Сверкнул, выпав из раззявленной пасти, ставший бесполезным нож.
– Не бойш-ша, Ш-шурочка. – Монстр протянул к старику четыре руки. – Это не больно.
Тот в ответ чихнул и по-крабьи пополз спиной к выходу настолько быстро, насколько мог. Пыль мешала ему. Липла, как болотная тина, цеплялась за кожу. Сан Саныч на секунду опустил взгляд вниз – и увидел сотни маленьких, напоминающих детские ручек, растущих из пыльного моря.
– Нет, нет! – крикнул он в отчаянии, упершись спиной в закрытую дверь.
Сан Саныч толкнул преграду затылком, но та, чуть подавшись, тут же спружинила обратно, отказываясь уступать. Из-за двери донеслось громкое шипение, будто в соседней комнате собрался огромный клубок змей. Он оглянулся – сбоку сквозь щель обильно сыпалась пыль.
– Ош-штавайш-ша, – предложил Нечистый. Сан Саныч никак не мог понять, правда ли слышит его или этот громкий шепот раздается у него в голове, но понимал, что тот сейчас говорит правду. – В пыли. Во мне. Ты умираеш-шь, но пыль – вечна.
«Сожрав почтальоншу, эта тварь стала сильнее», – догадался Сан Саныч.
– Вот почему я тебе нужен? Чтобы стать еще больше, еще быстрее?
– Мясца, – хихикнул нечистый голосом его матери. – Дай мне мясца!
