— Все было настолько плохо? — спросил я.
Она покачала головой, но ничего не ответила.
Я схватил ее за руку.
— Тогда в чем дело, родная?
— Я горжусь тобой, только и всего, — сказала она, но мы прожили вместе слишком долго, чтобы обманывать друг друга даже из лучших побуждений. В ее глазах стояли слезы жалости. Хотя сам я временами забывал о том, что умираю, Белла помнила об этом каждую минуту.
— Родная моя… — вздохнул я и крепко стиснул ее ладошки.
— Сегодня собралась трудная публика, — раздался за спиной голос Джона, нарушая наше уединение. — Хотите вновь попытать счастья на следующей неделе?
Не раздумывая ни мгновения, я кивнул.
— Конечно. Почему бы и нет?
Белла украдкой вытерла глаза и покачала головой.
— Отлично. Еще одна неделя пыток и мучений, — пошутила она.
Я же поцеловал ее и подумал: «А страх, оказывается, способен оживлять и придавать новых сил!»
* * *
На следующей неделе Райли и Майкл первыми ворвались в заведение, чтобы занять столик в переднем ряду. Я вошел в зал с улыбкой, огляделся по сторонам, и меня едва не стошнило. «Господи, — подумал я. — Это совсем не то, что было на прошлой неделе. Теперь все по-настоящему». В зале собралось никак не меньше сотни зрителей. Я бы покривил душой, если бы не сказал, что мне вдруг захотелось повернуться и выйти отсюда, а во время долгой обратной поездки домой извиниться перед своей семьей. Но я знал, что после такого не смогу взглянуть в лицо Пончику: «Ведь посмотреть на их спектакль соберется по крайней мере такая же толпа. Да, разумеется, люди будут настроены куда как благожелательнее, но ведь и ему всего только пять лет от роду». Произведя в уме несложные подсчеты, я решил, что мы с ним будем квиты. В памяти у меня всплыли собственные слова: «…иногда приходится вставать и драться. Хотя мужество — одна из немногих вещей в жизни, которые можно симулировать и это сойдет тебе с рук. Даже если тебе страшно, веди себя так, словно ничего не боишься, и весь остальной мир ничего не заметит». Я сделал глубокий вдох и присоединился к своей семье за столиком у самой сцены.
Белла взяла мою горячую и потную ладонь в свои и попыталась успокоить меня.
— Сегодня вечером у тебя все получится, — пообещала она.
Я посмотрел на Райли и Майкла. Те закивали в знак согласия. Мне же захотелось провалиться сквозь землю.
Ожидание превратилось в уже знакомую пытку, а когда я опять едва уговорил свои ноги вознести меня на сцену, в лицо ударил тот же самый слепящий свет. Я даже повторил несколько неудачных шуток с прошлого раза, добавив:
— Вы никогда не задумывались над тем, в какой момент своей жизни люди решают отказаться от гигиены зубов?
В зале воцарилась тишина. Они все смотрели на меня, ожидая развязки.
— Нет, серьезно, — продолжал я, — в какой день вы просыпаетесь и говорите: «Решено, я больше никогда не буду чистить зубы»?
В зале раздалось пару смешков — или мне так показалось.
— Что ж, позвольте просветить вас. Для меня такой день наступил сегодня.
Те же самые люди рассмеялись вновь.
— Моя бабушка, упокой, Господи, ее душу, страдала тем же недугом. Перед тем как ей пришла пора умереть, мы прозвали ее Летние Зубы
[22]. — И вновь я попытался выдержать паузу. — Некоторые ее зубы были зеленоватыми, другие — черными, а третьих не было вовсе. — Я пожал плечами. — Зрелище было удручающим. Впрочем, даже пудинг превратился для нее в проблему.
Двое самых перебравших гостей в зале рассмеялись еще до того, как аплодисменты моей семьи проводили меня обратно к нашему столику. Остальная часть аудитории хранила молчание.
Белла встала, чтобы поцеловать меня, глаза у Райли покраснели и опухли от слез, а Майкл горячо пожал мне руку.
— Для этого нужно подлинное мужество, — заявил он.
А я смотрел на себя словно со стороны. С того самого момента, как мы приехали в кафе, я хотел одного: подняться на сцену, произнести свои заранее отрепетированные шуточки и убраться отсюда поскорее. И смех не имел такого уж большого значения — что было весьма кстати. Если я чему-нибудь и научился на недавних занятиях по кулинарному искусству, так это тому, что главная ценность заключалась в прилагаемых усилиях, а вовсе не в конечном результате. «Но почему я должен страдать всякий раз, когда поднимаюсь на сцену? — спросил я себя. — Почему я никак не могу запомнить, что там — не так уж и плохо?»
Один из комиков подошел к нашему столику.
— Не расстраивайтесь. Сегодня вечером здесь собрались трудные зрители, — сказал он.
— То же самое мне говорили и на прошлой неделе, — ответил я, все еще ошеломленный оказанным мне приемом.
Он рассмеялся.
— А вот теперь у вас получилось очень смешно, — сообщил он.
— А вы давно этим занимаетесь? — поинтересовался я.
— Около года.
— И когда это дело начинает нравиться?
Он посмотрел на меня и ухмыльнулся.
— Ну, в общем… в какой момент вы перестаете бояться? — уточнил я свой вопрос.
Он вновь расхохотался.
— Насколько я могу судить по собственному опыту, страх никуда не уходит. Но ведь именно поэтому мы и поднимаемся на сцену и делаем то, что делаем, верно? Чтобы почувствовать себя живыми.
Его звали Курилка Джо Холден. Я пригласил его присоединиться к нашей компании, и он не стал отказываться. По возрасту мы с ним были самыми старшими, а потому моментально нашли общий язык. Он принялся рассказывать:
— У моей дочери должен был родиться ребенок, а я, соответственно, стать дедом в сорок один год. И тогда я подумал: полжизни уже позади. Если я не сделаю этого сейчас, то не сделаю уже никогда. Я работал на двух работах, которые мне не нравились. Как-то я разговорился с одним своим другом. «Чего ты хочешь?» — спросил он. «Стать комическим актером разговорного жанра». — «Так становись им! Делай то, что доставит тебе удовольствие и принесет счастье. А если тебе еще и заплатят за это, то вообще прекрасно». И вот сегодня, пускай только на те двадцать минут, что длится мое выступление, я заставляю людей забыть о своих проблемах.
— Это просто здорово, — сказал я.
— А почему вы заставляете себя пройти через это? — осведомился он.
Над нашим столиком повисло напряжение, но я постарался поскорее рассеять его и с деланной небрежностью ответил:
— По тем же самым причинам, друг мой.
