Все это должно было несколько ободрить Константина, но его ожидал серьезный удар: в ночь на 26 февраля 7 венецианских кораблей незаметно вышли из Золотого Рога, увезя с собой около 700 итальянцев. А всего лишь за несколько дней до этого капитаны кораблей дали торжественную клятву оставаться в городе.
И вот наконец император смог оценить имевшиеся у него ресурсы. На якоре в Золотом Роге стояло 8 венецианских судов, 5 генуэзских, по одному из Анконы, Каталонии и Прованса и вдобавок к этому 10 византийских кораблей: все, что осталось от имперского флота. Таким образом, общее количество кораблей составляло 26 – просто ничтожное число в сравнении с размерами османской армады. Но проблема с людскими ресурсами была еще более серьезной: согласно переписи, общее количество находившихся в городе мужчин, годных к воинской службе, включая монахов и священников, составляло около 7000 человек (4983 грека и примерно 2000 иностранцев). Не слишком густо – для обороны 14-мильных стен от 100-тысячной армии Мехмеда.
К утру 6 апреля большинство защитников города уже находились на своих местах. Император и Джустиниани осуществляли командование на самом уязвимом участке стены, пересекающем долину маленькой речки Ликос, примерно в миле от северной оконечности города. Приморские стены были укомплектованы гораздо менее плотно, но их гарнизоны выполняли также роль дозорных, сообщая о передвижениях турецких судов.
Султан подверг сухопутные стены артиллерийскому обстрелу, не имевшему прецедентов в истории осадных войн. К вечеру первого дня он сокрушил участок стены вблизи Харисийских ворот. Солдаты султана неоднократно предпринимали попытки прорваться внутрь, но вновь и вновь защитники города отбрасывали их назад – пока надвинувшиеся сумерки не заставили турок вернуться в лагерь.
С наступлением утра обнаружилось, что стена уже восстановлена, и Мехмед решил вновь ее обстрелять, после чего начались не слишком интенсивные военные действия. 11 апреля артобстрел возобновился с новой силой и безостановочно продолжался следующие 48 дней. Хотя пушки большого калибра могли быть задействованы лишь раз в два-три часа, урон, который они наносили, был огромен: за неделю тот сектор внешней стены, что пересекал Ликос, оказался разрушен в нескольких местах, и хотя византийцы безостановочно трудились над восстановлением повреждений, они, конечно, не могли работать в таком режиме безгранично долго.
Утром 20 апреля 3 генуэзские галеры от папы вместе с предоставленным Альфонсо Арагонским тяжелым транспортным судном, нагруженным сицилийским зерном, прошли Геллеспонт. Решив сосредоточить основные военно-морские силы вблизи Константинополя, Мехмед опрометчиво оставил незащищенным пролив Геллеспонт, и корабли могли беспрепятственно проходить в Мраморное море. В тот момент, когда генуэзские суда появились у входа в бухту, султан поскакал на коне к адмиралу Сулейману Балтоглу, чтобы лично отдать ему приказ: ни под каким видом эти галеры не должны достичь города.
Балтоглу приготовился атаковать, но его парусные суда не могли справиться с сильным южным ветром, а биремы и триремы
[109] с трудом поддавались управлению из-за волнения на воде. Османские капитаны, практически беззащитные против потока стрел, дротиков и других метательных предметов, начинавшегося при малейшем приближении турецких судов, оказались вынуждены молча наблюдать за тем, как четыре галеры спокойно движутся по направлению к Золотому Рогу.
Вдруг ветер стих; Балтоглу отдал приказ двигаться вперед и брать галеры на абордаж. Его собственный флагманский корабль устремился к транспортному судну, тараня его корму. Но турецкие корабли были малопригодны для морской охоты – зацепить и взять на абордаж более высокое судно оказалось для них непосильной задачей. Генуэзские моряки имели на вооружении огромные топоры, которыми они отрубали головы и руки всем, кто пытался залезть на борт. Генуэзцы, отразив натиск, связали все четыре галеры вместе – и потом стояли наподобие огромного замка, окруженного морской стихией.
Когда солнце начало садиться, ветер вновь поднялся. Паруса на генуэзских судах надулись, и огромная плавучая крепость начала двигаться ко входу в Золотой Рог, буквально расщепляя все попадавшиеся ей на пути турецкие корабли. Через несколько часов, когда уже стояла глубокая ночь, цепное заграждение было открыто и четыре судна спокойно вошли в Золотой Рог.
Султан с берега наблюдал за всеми перипетиями этого морского противостояния; время от времени, приходя в крайнее возбуждение, он пришпоривал коня и заезжал далеко в море. Под конец Мехмед пришел в такую ярость, что его эскорт начал опасаться за душевное здоровье султана. На следующий день Мехмед приказал немедленно казнить Балтоглу. Адмирал получил отсрочку приведения приговора в исполнение только после того, как его моряки засвидетельствовали проявленное им мужество. Но он был приговорен к битью палками по пяткам и лишению всех своих должностей, равно как и всех личных владений. Более о нем ничего не слышали.
Султан между тем придумал, как ему прорваться в Золотой Рог. Он дал задание инженерам провести дорогу, которая пойдет за Галатой, поднимется на холм (в том месте, где сейчас находится площадь Таксим) и затем спустится к бухте. Были отлиты железные колеса и металлические направляющие устройства; плотники изготовили деревянные опоры, достаточно большие, чтобы быть впору килям судов среднего размера. Казалось, что задуманное турками предприятие под силу только мифическим титанам, но с теми ресурсами, которыми располагал Мехмед, оно оказалось вполне возможным. 22 апреля, в воскресенье утром, генуэзская колония с изумлением наблюдала, как бесчисленные упряжки быков медленно затаскивают 70 турецких кораблей на 200-футовый холм, а затем спускают к бухте.
Византийцы с трудом верили глазам своим. Теперь, помимо того что их единственная крупная гавань не была более в безопасном положении, приходилось вести активную оборону еще трех с половиной миль приморской стены, включая участок, проломленный крестоносцами в 1204 г.
К началу мая Константин понял, что долго городу не продержаться. Продовольствие заканчивалось, все чаще защитники оборонительных укреплений начинали покидать их, чтобы найти пропитание для своих семей. Оставалась одна надежда – и то весьма слабая – на венецианскую экспедицию. Идет она на выручку или нет? Если идет, то каков ее состав и груз? Когда она прибудет и как ее принять – с учетом того, что враг владеет Золотым Рогом? От ответов на эти вопросы теперь в полной мере зависела судьба Константинополя.
Незадолго до полуночи 3 мая венецианская бригантина отплыла из Константинополя – с турецким флагом на борту и экипажем из 12 добровольцев, переодетых в турецкую форму, – и миновала заградительный плавучий бон. В ночь на 23 мая бригантина вернулась. Капитан немедленно испросил аудиенции у императора и Минотто и сообщил, что в течение трех недель прочесывал Эгейское море, но следов обещанной экспедиции так и не обнаружил. Тогда капитан созвал собрание экипажа. Один из моряков предложил вернуться в Венецию, но его заглушили громкие крики: надо сообщить обо всем императору, как было обещано. И моряки вернулись, хорошо осознавая, что навряд ли им суждено покинуть город живыми. Константин поблагодарил каждого из них лично, голос василевса дрожал от душивших его слез.
